Следователь
Шрифт:
– Вы видели его издалека?
– Ага. Где-то шагов с двадцати. А что?
– Да нет, ничего. Лицо можете подробно описать?
Она махнула рукой.
– Да что там описывать. Мужик, без бороды и без усов, лет… наверное, под сорок. Я и лица-то его не помню. Никакое лицо, сразу забывается. Как у шпика или инквизитора.
– Та-а-ак… – следователь лихорадочно строчил что-то в своем потрепанном блокнотике. – Хорошо… Очень хорошо. Точнее, плохо, конечно. Ай, как плохо…
– Что – «плохо»? – перепугалась Аглая. – Что-то не так?
– А? Да нет, все так. Спасибо, милейшая, Вы мне
Аглая кивала, все больше краснея. Похоже, она была согласна на все, включая шампанское и гостиничную кровать.
…На столе коптила масляная лампа в колпаке с синими полосками. Видимо, Матик, по старой привычке, пожлобился на масло хорошей очистки. Вокруг лампы по сложной траектории носилась белая ночная бабочка. Следователь рассеяно посматривал на ее выкрутасы и грыз химический карандаш.
День в Летнем Доме подошел к концу и Фигаро был вынужден признать, что мысли в его голове сейчас упорядочены ничуть не больше, чем полет ночного мотылька вокруг абажура. Неподвижным был только сияющий центр, к которому, несмотря на все усилия, никак не удавалось приблизиться.
– Подведем итоги, – он слегка пригубил горячий чай с лимоном, заваренный милейшей госпожой Стефферсон. – Никто не заметил ничего необычного в поведении Мари Кросс в день перед убийством. Зато через пару дней после того, как Марко отправился в морг, четыре – вдумайтесь в это число, Гастон! – четыре человека видели на территории Летнего Дома странного типа в черной шляпе.
– Смотрю, эта шляпа не дает Вам покоя, – Гастон, усевшись на крышку комода, потягивал что-то из маленькой серебряной фляги. Фигаро, почему-то, был уверен, что у Первого Зама там совсем не вишневый сок.
– Покоя? Гастон, это полный бред! Предположим на минуту, что этот человек и есть убийца. Тогда какого дьявола он светит своей тюбетейкой сразу после убийства Сплита? Ему бы залечь на дно и сидеть тише воды, ниже травы, а он разгуливает, как ни в чем не бывало! Да, черт, хотя бы шляпу снял…
– И какой вывод Вы можете сделать из всей этой ерунды?
– Пока что только один, – следователь устало вздохнул. – И он мне не нравится. Впрочем, пока это просто догадка, не более… Устал я, Гастон. И очень хочу спать. Но сперва – есть.
– Я прикажу накрыть прямо здесь. Вы любите зеленый борщ со сметаной?
– Обожаю. И не торопитесь запрягать повозку – я хочу прогуляться перед сном. Мне надо все это обдумать…
Единственный мост в Нижнем Тудыме, в народе прозванный Часовым, пересекал безымянный приток Строчки недалеко от стен Большой Пружинной. Далее реку засасывала в себя через широкую чугунную трубу фабрика, для того, чтобы выплюнуть уже на далекой окраине – полную грязи, ржавчины, масляных пятен и мелкой стружки. Щуки и окуни в этой каше не выживали, а вот знаменитые тудымские караси вольготно плодились и размножались, достигая завидных размеров. Есть их, правда, было невозможно и даже опасно: начиненная железной шрапнелью и ядреной алхимией рыба не годилась в пищу даже свиньям. Зато караси приятно светились в темноте, по этой причине став модными
Фигаро остановился рядом с одним из медных быков, украшающих Часовой Мост, пыхнул трубкой и облокотился на перила. В мутном небе проклюнулся желтый диск луны, и по воде брызнула россыпь огоньков, выхватывая из темноты наполовину затонувшие тележные колеса, поросшие тиной балки и рыбацкие сижи, склизкие от вечернего тумана.
Вокруг вонял город, но следователь не обращал внимания на неизменное амбре городского центра. В голове у Фигаро, рикошетя друг о друга, носились мысли, и с каждой минутой среди них оставалось все меньше и меньше приятных.
Фигаро наврал Гастону, что у него есть догадка. Скорее, на дне сознания следователя мерно вибрировала какая-то струна, некая заноза, за которую неизменно цеплялись все остальные идеи и предположения. В чем была суть этого «мозгового свербежа» Фигаро сказать пока не мог. Он тер лоб и тихо бормотал себе под нос:
– Только после Сплита… И никто не запомнил лица… Даже не после Сплита, а после ареста…
В этот момент совсем рядом кто-то тихо, но отчетливо произнес:
– Фигаро! Вы меня слышите?
Следователь обернулся.
Улица была пуста. Только на другой стороне моста пьяный мужик в чиновничьей шинели обнимался с фонарем и ругательски ругал какого-то Пишку.
– Хм… Показалось, что ли?
– Эй! Фигаро! Вы там?
Фигаро вздрогнул. Потому что голос – теперь это стало совершенно очевидно – доносился у него из жилетного кармана.
«Я что, с ума сошел?», подумал следователь, потихоньку начиная паниковать.
– Фигаро! Да возьмите же Вы эту хренову ручку!
Тут до него, наконец, дошло. Чертыхаясь, Фигаро сунул руку в карман и достал автоматическое перо, которую ему давеча вручил Метлби. Так и есть: колдовской коммуникатор раскалился и пульсировал. Ворожба, понимаете ли…
– Да, Метлби, я Вас слышу. Только плохо.
– Поднесите коммуникатор колпачком к уху, – потребовал голос из «авторучки».
Чувствуя себя полным идиотом, следователь внял совету. Со стороны могло показаться, что деревенский дурачок решил поковырять в ухе первым, что попалось ему под руку. Однако же слышно стало гораздо лучше: Метлби словно стоял у него за плечом.
– Вот так-то! Вам хорошо слышно?
– Замечательно, – буркнул Фигаро. – Я Вас внимательно слушаю.
– Только что я завершил анализ эфирных потоков. Вы были правы: след остался. И довольно четкий. Правда, он быстро потерялся где-то на складах Пружинной – там очень много железа. Ваш колдун явно не дурак.
– Наш колдун, Метлби.
– Да, - помолчав, согласился магистр. – Наш колдун.
– Можете рассказать, где именно след полностью пропал?
– Рассказать? Фу! Я Вам покажу.
В голове у Фигаро раздался щелчок, а затем перед его глазами появилась карта. Это было странное, но забавное чувство: следователь понимал, что стоит на мосту, курит и разговаривает через самопишущее перо с дипломированным колдуном, но при этом он также нависал над картой города, лежавшей на журнальном столике. Фигаро даже различил заголовок столичного «Кристалла», валяющегося рядом на ковре: «Коллегия осуждает нелегалов!»