Следствие считать открытым
Шрифт:
В одном из таких заведений мы и заночевали. После нескольких ночевок на камнях, когда твоя подушка — жесткое седло со стойким запахом конского пота, а в дырявом одеяле гуляют сквозняки, когда под утро ты просыпаешься от нестерпимого холода с одеревеневшим лицом и инеем на бровях, когда растираешь окоченевший бок и встаешь на ноги, как на ходули, — после всех этих мучений скромная кроватка с клопами в деревенской гостинице покажется тебе, изнеженному горожанину, настоящим раем на земле.
Сколь бы ни длилась ночь, утро неизбежно. Так гласит народная пословица, а народ, как известно, всегда прав. Выспаться мне, конечно, не дали — Штырь, продолжающий играть роль моего слуги,
Ну, положим, лошади всегда на ногах, а ты, если назвался слугой, так береги сон своего хозяина! Я скорчил страшную рожу в глупой надежде, что Штырь испугается и убежит докладывать: дескать, господин Райен спятили с ума. Но получилось неважно — малек, еле сдерживаясь от смеха, притащил мою одежду. Никуда не денешься, приключения продолжаются!
Наш бравый отряд с новыми силами зарысил к границе. Постепенно поселений становилось все меньше, начали попадаться заброшенные хутора и поля, заросшие кустарником. Тогда, четырнадцать лет назад, здесь остановилась война. Ее всепожирающее пламя лишь слегка прикоснулось к этому краю, но и этого хватило, чтобы опустошить его. Люди ушли, спасаясь от бесчинств фуражиров и мародеров, многие так и не вернулись в свои дома.
В столице считалось, что граница «на замке» и надежно охраняется. Однако, увидев маленькую заставу с обвалившимися бойницами и дырявой крышей, пузатых пограничников, греющихся на припекающем солнышке и не обративших на наш отряд никакого внимания, я изменил свою точку зрения. Если эти увальни кого-то и охраняли, то только самих себя.
От заставы склон шел круто вниз, отсюда открывалась великолепная картина на Зеленые Долины. Правда, зеленой она выглядела летом, а сейчас простиравшиеся до горизонта Леса, только-только воспрянувшие после зимней стужи, выглядели серо и уныло.
На выходе из долины Верана резко поворачивала на северо-восток, широко разливаясь и устремляя свои воды к подножию гор. Где-то там, внизу, реку пересекал мост, за которым власть фаценской Короны уже не действовала. А с той стороны вообще никакой власти не было — никакой заставы ни единого поста, — только лес раскинулся во все стороны. За мостом тракт поворачивал и далее шел вдоль реки, а в северном направлении лесной массив прорезала узкая лесная дорога — путь в Эштру, сердце Зеленодолья. И где-то там, на пути, нас ожидает враг. Надеюсь, мы и разбойники разминемся — по слухам, банда засела на тракте, совсем в другой стороне. Но надо быть настороже. Наш конвой, хоть и состоял из самых нерадивых солдат, свое дело знал — дозорные ушли вперед, остальные разделились, поместив охраняемую четверку в середину отряда.
Я с болью в сердце вспоминал вдребезги разбитые зеленодольские дорога времен войны, на которых повозки заседали намертво и лошади утопали по брюхо в грязи… Это было давно, но как раз весной. Сейчас же погода стояла прекрасная —снег только что растаял, а дожди еще не начались, поэтому земля была сухая. Это, конечно, не мощенный камнями тракт, лошадей вскачь не пустишь — могучие узловатые корни деревьев то и дело выползали на прогалину, часто попадались ямы с талой водой. Но все же мы продвигались быстро. Одно лишь меня тревожило — кустарник и молодая поросль облепили обочины так густо, что по сторонам дальше нескольких шагов уже ничего было не разглядеть, хотя бы там и стояла целая армия. Для засады места лучше не придумаешь.
Я не люблю лес — так скажет каждый настоящий горец, так же скажу и я. В горах каждая скала, каждый камень имеет свой неповторимый облик. А здесь деревья похожи друг на друга, как близнецы, их миллионы, и все они — как один. Они стоят стеной, тянутся сотнями верст. Через какое-то время уже перестаешь различать отдельные деревья и понемногу дуреешь от сплошного однообразия. Я знал одного нашего земляка, впервые в жизни попавшего в настоящий лес, когда его диверсионный отряд ушел в рейд по вражеским тылам. Так вот месяц спустя, когда тот отряд вернулся, парня было не узнать — бешеные глаза, невнятная сбивчивая речь и полное отсутствие чувства времени. За каждым деревом ему мерещился враг. Потом выяснилось, что в боевых действиях ему вовсе не довелось участвовать — лес «задавил» его уже на второй неделе рейда.
Как я его понимаю! К вечеру у меня появилось стойкое ощущение, что сзади за нами кто-то постоянно наблюдает. Неощутимые взгляды скользили по краю сознания, впивались в затылок, неслышимые голоса шептали: «Уходи, ты чужой здесь…» Я краем глаза посматривал на остальных — настороже, но не нервничают, назад не оглядываются. Может, это у меня одного мозги набекрень — от частых приключений стал понемногу с ума сходить?
Лагерь начали разбивать еще засветло, а когда темнота опустилась на лес, наш походный бивак уже походил на маленькую крепость, окруженную рогатками и сигнальными растяжками, — на большее времени не хватило. Таниус лично руководил сооружением линии обороны, он же и принимал работу. И такой талант мариновался в тесных замковых стенах! По-моему, даже поставь его командиром всей фаценской армии, он мог бы стать неплохим полководцем.
Хоть ночного нападения и не ожидали, но готовы к нему были. Солдаты спали прямо в доспехах, всю ночь посты поддерживали большой огонь и напряженно вслушивались во тьму, ожидая хлопка разорванной нити. Я спал плохо, то и дело мне казалось, что где-то рядом щелкает разряженный арбалет, но то всего лишь трещали дрова в костре.
В конце концов на рассвете я проснулся в холодном поту — почудилось, что из угла палатки на меня смотрят красные глаза — впрочем, это оказались отблески костра на доспехах Тани-Уса. И тут же сквозь сонный поток пробился тревожный звоночек: «Враг рядом!» Мгновенно исчезли остатки сна, но сигнал присутствия не исчез и продолжал покалывать сознание.
Сжимая в кулаке нож, я осторожно приподнял полог. Снаружи ничего не изменилось — все так же полыхал костер, Часовые стояли на своих постах. Но то самое шестое чувство Даже не подсказало — закричало: «Медлить нельзя!»
Пусть меня потом клянут и костерят вдоль и поперек два Десятка полусонных рож — я набрал в грудь воздуха и заорал Что есть силы:
— Тревога!!!
Через минуту отряд стоял, разобравшись по секторам и готовый к бою. Но драться было не с кем, лес хранил безмолвие. Со всех сторон послышался возмущенный ропот, Таниус, побрякивая доспехами, решительно направился ко мне. Что-то сейчас будет…
В этот момент воздух наполнился свистом стрел. Сразу две ударили в латный нагрудник капитана и разлетелись в щепки. Кто-то сзади жалобно ойкнул, раздались стоны раненых, глухие звуки падающих тел. Я тут же прыгнул в сторону и откатился под тент, а Таниус пригнулся, захлопывая забрало. Все остальные тоже распластались под бревенчатыми заграждениями.
— Сколько? — крикнул капитан, оглядываясь вокруг.
— Двое убиты, трое ранены, — донесся ответ.
Стрелы изредка продолжали влетать в лагерь. Таниус, не таясь, в полный рост ходил вдоль укреплений, буквально вытаскивая оробевших солдат из-под бревен и вталкивая в руки арбалеты. Лучники врага еще несколько раз попали в капитана, но потом, убедившись в его неуязвимости, вновь переключились на стрелков-солдат.