Следы на Снегу
Шрифт:
После еды они вместе починили ещё два стула, после чего парни ушли.
– Ты тоже можешь идти, – сказал Адам Эмбер.
– Я хотела бы ещё помочь.
– Хорошо, тогда давай копать картошку.
…
Следующий час они работали на картофельной грядке. Они работали молча, за исключением редких “проверь то место” или “эта картошка похожа на лошадиную голову”. Но это молчание было очень уютным, оно скорее объединяло их.
– Мы проделали отличную работу, – с удовлетворением сказал Адам, когда они закончили всю грядку. – Давай попьём
– Ага!
Они почистили лопаты, сложили их в сарай с инструментами и пошли в мастерскую готовить чай.
– Как сегодня твои собаки? – спросил мистер Кэмп.
– Хорошо. Мы приятно провели время в парке, и чаевые были хорошие. Собаки интересные звери. Они разделяют настроение своей компании – их владельцев, когда они дома, и их друзей, когда они с другими собаками и вдали от владельцев, – Эмбер рассказала Адаму о шпице Альберте и товариществе между её собаками. – Но мне больше нравятся кошки. Жаль, что редко приходится сидеть с кошками.
– Да, они самодостаточны. Я тоже больше кошек люблю. Мне нравятся все животные, но кошки особенно.
– О! Мне сегодня приснился классный сон. Я была гекконом! Я ходила по потолку, и это было потрясающе.
– Ух ты. Звучит заманчиво! У меня никогда не было такого сна. В молодости я иногда летал во сне.
– Вы были птицей в этих снах?
– Нет, я всегда был человеком. Но во сне я взмахивал руками и летел, как птица.
– А Вы когда-нибудь были во сне животным?
– Нет. А ты?
– Да, много раз. Чаще всего мне снится, что я кошка. Никогда раньше не была гекконом.
– Должно быть, очень интересные сны!
– Адам, – внезапно спросила Эмбер, – почему Вы живёте и работаете здесь?
– Ты имеешь в виду приют?
– Да.
– Почему бы и нет?
– Вы очень отличаетесь от любого другого взрослого, работающего здесь.
Мистер Кэмп задумался.
– А как насчёт детей? Я отличаюсь от них?
– Конечно. Вы взрослый. Вы можете жить, где хотите, а у детей нет прав. Мы застряли здесь до тех пор, пока нам не исполнится 18 лет. Никто из нас не останется здесь после 18-ти.
– Понимаю, – он кивнул, глядя на Эмбер поверх своей кружки с чаем. – Но позволь мне спросить: ты всё ещё учишься в старшей школе, верно?
– Да.
– Как ты чувствуешь, ты такая же, как и другие дети?
– Конечно, нет.
– В чём разница?
– Вы знаете, какая разница! У них есть родители, они живут в семье, своей семье. Они понятия не имеют, что значит быть сиротой.
– Как будто у них есть хвост в психологическом смысле, и которого тебе не хватает?
– Да, я психологический ампутант, а они целые.
– Ампутант. Это правильное слово! Я не смог бы сказать это лучше. Дело в том, что я тоже ампутант. Мой сын погиб во время последнего военного конфликта. Ему было 18, ненамного старше тебя… Горе – очень жестокая вещь, Эмбер. Все скорбят по-разному. Мы с женой тоже горевали по-разному. И нам было так больно, что каждый из нас был не в состоянии видеть дальше своей боли. Каждый из нас просто залез в личную скорлупу и там закрылся. Когда я нуждался в ней больше всего, её не было рядом со мной. И я не был рядом с ней для неё. Горе разлучило нас.
– Одиночество было невыносимым, – продолжал Адам. – Я пытался убить его алкоголем, но от этого стало намного хуже. Алкоголь только усиливает настроение, поэтому он усиливал моё горе и одиночество. Я бросил пить и нашёл хорошую работу, но не мог общаться с людьми. Как ты очень правильно выразилась, я ампутант, а они целые. Мы как пришельцы с разных планет. Потом здесь, в приюте, я нашёл таких же ампутантов, как и я. Других людей – детей – которые потеряли свои семьи, как и я. Здесь я чувствую себя своим. Понятым. Равным. Мы не можем заполнить пробелы в душе друг друга, но мы понимаем друг друга. Это неимоверно много. Я больше не одинок.
– Это ужасно. Мне очень жаль.
– Да, жизнь иногда бывает очень жестокой.
– По крайней мере, у Вас были эти 18 лет счастья. Восемнадцать лет, когда Вы любили и были любимы. Никто не может отнять это у Вас.
– Это верно, – мистер Кэмп улыбнулся.
– Но, должно быть, очень больно это счастье потерять. Маргарет потеряла родителей всего 3 года назад. Она до сих пор в шоке. Иногда я слышу, как она плачет по ночам. Потом я лежу в своей постели и думаю, что хуже: испытать любовь и потом мучительно её потерять или никогда не испытывать ни боли, ни любви?
– Ты нашла ответ?
– Оба варианта полный отстой.
– Думаю, что да, – Адам кивнул.
– Просто иногда так больно осознавать, что меня никто никогда не любил. У Вас есть Ваши 18 лет, и у Маргарет её 13. А у меня ничего, ноль. Моя собственная мать отказалась от меня при моём рождении. Должно быть, она ненавидела меня все 9 месяцев своей беременности.
– Не думай об этом, – он вздохнул. – Ты не знаешь наверняка.
– Её поступки говорят за неё!
– Что, если это была ситуация жизни или смерти? Что, если она сделала это, чтобы спасти тебя? Я знаю, я знаю, это очень маловероятно в современном обществе, но всё же возможно. Что, если?
– Это не помогает. Я так одинока. У меня нет даже воспоминаний о любви.
Они немного помолчали и выпили ещё чаю.
– Знаешь, Эмбер, – наконец сказал Адам, – мы не можем выбирать родителей, но можем выбирать друзей. Мы не можем выбрать быть любимыми, но мы можем выбрать любовь. Мы не можем изменить прошлое, но мы можем решить, как жить в настоящем. Все люди одиноки, даже целые. И степень одиночества зависит от самого человека.
…
Когда Эмбер вернулась в общий зал, первое, что она услышала, было радостное “Эмбер!” Маргарет закрыла книгу и помахала ей с углового дивана. Она явно была рада её видеть.