Слепая сторона жизни
Шрифт:
Причем, таким ярким, что в одно мгновение мы все потеряли дар видения.
Не было взрывов или разрывов, не было толчков и тому подобного.
Все произошло очень тихо и совершенно безболезненно.
Так я и многие потеряли свое зрение, и никто от этого не ушел.
Ни очки, ни даже самые темные закоулки не могли спасти от поражения. Свет был и очень яркий.
Но тепла или горячности, жара не наблюдалось.
Как выяснилось уже потом, в пору моей человеческой зрелости, одно из наших светил
Так случилось потому, что проблемами космоса не занимался никто. Жили, как хотели и как могли.
Вся дань отдавалась природе, и в ней большинство видело основной признак ума. Несомненно, он был. Но не настолько верен в отношении нас самих.
Природа, естественно, устояла. Она, как говорят, прижилась.
Основную катастрофу претерпели мы сами, да часть тех живых существ, что позаселила нашу округу и могла, как и мы, хоть что-то видеть.
Но животному проще в том отношении. Его природа несколько иного исполнения, хотя внешне вроде бы и похожа.
Оказавшись на краю гибели, мы все сплотились. В буквальном смысле этого слова.
Толпы людей, порой бесцеремонно ощупывающих с ног до головы друг друга, устремлялись то в одну, то в другую сторону.
Голос уже не был верным признаком опознавания кого-то. Ибо, свет наложил на нас еще одно взыскание.
Мы потеряли дар хорошо слышать. Различали, конечно, голоса, но тонкости в слуховом понятии не было.
Был какой-то общий фон, который нельзя в целом назвать шумом, но и не относить к этому тоже нельзя.
В общем, это что-то среднее между двумя этими понятиями.
Наша "сплоченность" продолжалась аж до той поры, пока мы вновь не обрели дар нового видения.
Не знаю, что конкретно произошло, но внезапно мы все обрели снова зрение. Но то зрение было совсем другое.
Какое-то туманное, рассеянное и, как бы это выразить, преждевременное.
То есть, я мог бы увидеть человека еще до того, как он реально подошел бы лично ко мне. Вначале, мы сильно путались и зачастую начинали разговор еще задолго до появления самого собеседника.
Но затем приспособились к этому и определяли приближаемость по звуку шагов или просто по голосу, если изображение не было особо ярким или токсичным.
Это слово очень точно определяет явно приблизившегося к вам другого человека. Начинали болеть глаза, а порою, даже истекали слезы.
И к этому мы привыкли и, как говорится, смирились.
Шум в ушах стоял, как и прежде. И с этим мы жили довольно долгое время, пока наши учености не изобрели аппарат, способный поглощать этот нереальный шум и хорошо отображать саму среду нашего слепого передвижения.
Как же мы работали?
Признаюсь честно. Вначале, вовсе никак. Были слезы, лились обильно ручьями.
Произрастали проклятия неизвестно в чей адрес и были случаи откровенных самоубийств.
Для многих это показалось концом света, хотя как раз света было премного.
Только нас самих внутри съедала темнота. Моя страна потеряла в этой "битве" почти половину населения.
Живые хоронили мертвых наощупь и по запаху, исходившему от разлагающихся тел.
В результате этого погибла еще часть населения. Странно, конечно, но нас не охватила в тот период ни одна какая-либо болезнь.
Если бы это случилось, то не осталось бы никого. Я сам похоронил своих предков и, как ни странно, все же устоял в борьбе выбора жизни и смерти.
Так случилось и с другими. Спустя месяц наших всеобщих страданий, мы начали несколько приходить в себя.
Появилось то самое другое зрение, и в пору было собирать большие собрания.
Народу оставалось немного. Потому, толп не наблюдалось и криков не намечалось.
Говорили тихо, спокойно и более вежливо. Теперь, все были равны. Не стало должностей, не стало их представителей.
Остались просто люди, ослепленные светом и утратившие на время свою работоспособность.
Но тогда этого еще никто не знал. Никто даже не мог подумать, что зрение будет способно так проявиться.
Уже спустя годы в силу возникшего вдруг природно-сложенного иммунитета, мы обрели дар видения, но совсем не того порядка, что был предыдуще. Но, как говорится, и тому были рады.
На самых первых собраниях мы поклялись, что будем держаться совместно, и что общими усилиями будем добиваться своего нового счастья - видеть мир обычным человеческим зрением.
Это стало для нас основной целью после гибели стольких людей и всецело перенесенных мук.
И тогда, мы все поняли, что нет более счастья, чем лицезреть самих себя, а также другое, что в целом нас составляет и нами же правит природно.
Стало понятно, что никакое богатство не сможет заменить ум, и ничто другое не станет так необходимо, как именно это.
Было признано, что мы жили беспечно, в муках для самих себя и никого больше.
Было понято, что основной дар природы - это способность ее увидеть и в целом различить самих себя.
Для каждого слепого - это есть истинное счастье. Для каждого не усмотрящего его - это есть истинное горе и трагедия всей его жизни.
Потихоньку мы возвращались к работе. Самое трудное начать. Но мы смогли пересилить это и взялись за дело.
Кто за какое. Кто, как мог, ибо в новых условиях нужно было и сотворять по-новому. Очень трудно все это начиналось.
Порой, приходилось ориентироваться наощупь, так как зрение еще не окрепло, а память несколько подводила.