Слепая зона
Шрифт:
Безумие.
Платон и правда напился бензина, масла, кислоты или еще чего-то в этом роде, и вся эта гадость впиталась в меня. Иначе объяснить не могу, почему горю. В костерок плеснули топлива.
Голову обносит. Когда я, одетая, собираю волосы в хвост, мечтая свалить из гаража как можно скорее, дверь внизу громко хлопает.
Быстрые шаги по лестнице.
В этот раз не пугаюсь. Буду рада кому угодно, хоть парню из фильма ужасов про Хеллоуин, если продолжать тему кино.
Это
Вот блин.
Едва вижу улыбку, привычная пустота внутри заполняется кислотой, которая сжигает заживо.
Что я наделала?!
— Привет! Ты готова? Только не говори, что все отменятся. Иначе в следующий раз идем на свидание до душа.
Я хочу сказать Егору, что чуть не переспала с его братом, но язык отчего-то намертво примерзает к небу. Если бы вы однажды увидели перед собой этого классного парня с веселой улыбкой, то тоже не смогли бы. Никто бы не смог!
Придумать оправдание изменению планов с лету не выходит. Решив отложить это на потом, я выдаю:
— Ну почти готова.
— Все в порядке? Ты какая-то красная вся.
Взмахиваю руками:
— Не в порядке, конечно. Твой брат облился тосолом, выставил меня из ванной и моется моими шампунями уже пятнадцать минут. А это недешевое удовольствие.
Осознанно хочу показаться максимально неприятной, меркантильной и мелочной. Гадкой, равнодушной, эгоистичной. Потому что признаться в том, что Платон несколько минут назад терся об меня членом, а я облизывала его губы, — не могу физически. Даже если бы решилась, цыганская сущность не позволит произнести такие слова вслух.
— Каждая стоит половину зарплаты, что он мне платит! И я злюсь!
По закону жанра именно в этот момент Платон заходит в гостиную. На нем широкая белая футболка и черные, такие же широченные штаны. Одет он, скажем так, по-домашнему.
Я осекаюсь на полуслове. Сердечная мышца разгоняется против воли, мне точно пора магний попить и витамины проколоть. Что ж такая реакция?! Слежу краем глаза.
— Бро, ты в порядке? — спрашивает Егор, называет незнакомое слово. Видимо фирму, что выпускает средства, которые они заливают в машины.
Платон кивает, дескать, оно.
Сейчас скажет, что мы сосались, и я умру от стыда и ужаса. При этом больше всего на свете я хочу, чтобы он сказал, что мы сосались.
Подошел, обнял, принял удар на себя.
Так получилось, брат, я в нее втрескался, давайте двигаться в новых реалиях.
Представляю себе эту фразу в красках, и внутри такое опасное счастье, что отворачиваюсь, потому что боюсь: не выйдет скрыть. Вдруг он не такой, как Тимур? Вдруг я ошиблась?
Пульс бахает.
— Да капец. Тросик порвался,
— Ты в курсе вообще, что его ни вдыхать нельзя, ни глотать? Ну и в кожу он впитывается моментально.
— Да в курсе. Ощущения теперь, будто полный стакан водки опрокинул. — Смолин прислоняется плечом к косяку. — Приход один за другим ловлю.
— Э-э-э, черт, может, в больницу?
— Да ничего. Я быстро смыл. Выживу. А ты-то где был?
— На тестах же.
— А-а.
Он прочищает горло и идет в мою сторону. Будто собирается обнять или... ну не знаю, влепить пощечину. Мне по-прежнему хочется, чтобы сказал что-то. Сама не могу решиться, но, если Платон хочет продолжения, открыть правду — дело важное. И если он это сделает, всем станет легче.
Но нет, проходит мимо. Достает из шкафа стакан, наливает из кулера воды. Осушает в три глотка, наливает еще. Егор подходит ближе, наклоняется и клюет меня в щеку.
— Окей. Ну что, суши волосы и едем? Хочу тебе одно место показать классное.
Платон, ты скажешь что-нибудь или нет? Я этого требую всем существом своим.
Кретин молчит. Ему стремно перед братом? Или просто не видит смысла освещать столь незначительный момент?
— Завтра рано на работу. Я, наверное, домой. У нас завал перед первым дедлайном, — даю ему поддержку.
— Ща погоди, улажу. Есть связи. — Егор коротко громко свистит. — Эй, Платон, простишь опоздание на пару часов?
— Прощу. — Смолин словно бьет наотмашь.
Я ощущаю обиду и понимаю, что ненавижу его каждой своей клеткой.
— Ты, кстати, почему не с Ритой? Собирался же.
Щеки горят так, что можно омлет пожарить.
Ритой?!
Платон морщится и быстро качает головой, дескать, передумал.
У него еще и подружка есть?!
Повелась, как последняя дура, на образ бывшего, такого же мудака. Стопроцентного. Нельзя хотеть Платона, о нем нельзя думать. Это грабли. Те же самые. Потом больно будет. Уже больно.
Сойдемся на том, что это срыв.
— Но шампунь нужно вернуть девушке, — говорит Егор со смешком.
— Или премию выписать, — добавляю я. — За труды, лишения и монотонную работу, от которой кони дохнут.
Платон, снова проходивший мимо, останавливается. Смотрит в глаза и открыто угрожает фразой:
— Я куплю тебе шампунь.
Глава 19
Платон
Это пиздец.
От нервного, мать его, напряжения дергается рука. Я подхожу к окну и наблюдаю, как брат открывает дверь тачки перед московской красотулей, наигранно раскланивается.