Слепое знамя дураков

Брюер Мара

Возникла пауза. Мне очень хотелось поверить ему, но сначала необходимо было убедиться, что он не использует меня.

– Я могу подумать? Сколько у меня времени?

– Вечность, – ответил он.

– Как с тобой связаться? – я поднялся со стула.

– Я всегда рядом, – он последовал моему примеру.

– Тогда ты поймёшь, когда я приму решение.

– До скорой, надеюсь, встречи, – Дмитрий направился к выходу, но на мгновение задержался: – Да, и будь осторожен сегодня с Клавдией.

А мне было жаль, что инспектор

Братства не дал мне сегодня свести счёты с жизнью. Я не знал, что ждёт меня впереди. Как мог тот, кто состоит на службе добра, предлагать мне присоединиться? Мог ли я согласиться? Не лучше ли было ему дать мне закончить задуманное?

Мотоциклетка

«Все эти годы я помнил вас барышней в белой блузке и кружевной юбке. Я работал в вашем доме гувернёром. Ваш отец нанял меня учить вас французскому и музыке. Я вас тогда обожал.

Я был серым гимназистом, и вы всегда подшучивали над моей неловкостью. А я робел, когда видел вас. Я забывал, что должен дышать, когда вы пели «Марсельезу», так прелестно картавя, как не картавит ни одна истинная француженка. Я подпевал вам тихонько в такие моменты.

Вы были хоть и шаловливой, но прилежной ученицей. Я был близок к сумасшествию, когда вы изъявили желание учиться в столичной гимназии для девочек. Вы сказали тогда, что вам наскучила усадьба и что ваши подруги и двоюродные сёстры давно живут в Петрограде… Конечно, ваш отец не смог вам отказать. И нас разлучили.

Я каждый день вспоминал вас. Вы были моей принцессой… Ваше премилое личико, ваши роскошные рыжие кудри, ваши большие светлые глаза… Знаете, они излучали ваши развратные мысли, и я это улавливал. Но вы не могли себе ничего позволить, особенно со мной. Может, именно поэтому вы придумали отправиться вон из деревенской глуши? Вы думали, что в столице обретёте свободу? Сдалась она вам…

Ещё я помнил, как вы отставляли бедро, дразня меня. Как вы невзначай роняли учебники, как нагибались, чтобы поднять их, цепляли ими юбку, а она слегка задиралась, обнажая колени… Вы испытывали этим меня. А я не мог позволить себе даже взглядом показать, что я заметил. Но я всё видел!

Ваше коварство перешло всякие границы, когда в одно утро, играя на рояле фугу, вы вздумали упасть в обморок. Вы хотели, чтобы я вас коснулся… Если бы я тогда сразу разгадал ваши планы… А я был в панике в тот момент, потому что самым страшным для меня могло быть только одно – ваш уход… Лёжа на софе, вы смеялись надо мной, склонившимся над вами. А вот ваша матушка не смеялась. Она заявила, что я развратник, и что вы были правы, когда просились в столичную гимназию…

Следующим же утром мы разъехались: вы – в Петроград, я – в училище для мальчиков-сирот, куда я был назначен старшим воспитателем.

Должен сказать, что это были худшие годы в моей жизни. Вы поставили крест на моей карьере и на моём будущем… без вас. Даже государственный переворот, отказ царя от престола и смена власти не пробудили во мне столько горя и печали, как ваш поступок…

А после я встретил вас… Спустя шесть лет… Я думал, что не узнаю вас, но это были вы, ваши глаза, ваши волосы… И словно и не было этих лет, которые мы провели в разлуке… Вы были в чёрных галифе, в модном пиджаке, в зубах ваших тлела сигара. Вы изменились, но остались прежней… Вы стали ещё красивей.

И с вами был Сатана.

Я узнал его по злодейскому Жёлтому глазу. Это отметка антихриста. Я читал об этом… Когда я вас увидел, вы садились на мотоцикл. Мотоциклет и мотоциклетка. И вы были его женой.

Ничто – поверьте, ничто – в ту секунду не могло бы сделать меня несчастней. Разве только ваша смерть… Да, я подумал тогда об этом. Мне страстно захотелось выхватить у жандарма револьвер и выстрелить прямо в ваше сердце. Я рисовал себе эту картину вновь и вновь, а сам стоял на месте как вкопанный. На меня чуть не налетел прохожий, но мне не было дела до его ругани. Вы принадлежали другому. Самому Дьяволу!

А ведь когда-то вы желали меня. Помните? Вам было пятнадцать в тот год, когда меня нанял ваш отец. Вы не были ребёнком, как ваши сверстницы. И вы играли со мной в свои игры, а я стойко сносил ваши издёвки.

Так скажите: сейчас, когда меж нами нет ваших папеньки и маменьки, когда я больше не гувернёр в доме помещика, а вы не моя ученица, когда вы – замужняя женщина, которой не страшно быть обесчещенной – теперь мы можем, наконец, сделать то, чего мы оба желали шесть лет назад, и чему в то время не дано было случиться?»

– Превосходно, Андрей. Отсылайте сегодня же! – инспектор протянул письмо владельцу.

– Митя, не находишь, что некоторые фразы немного напыщенные и фривольные? – уточнил пожилой мужчина в потрёпанном сером костюме, находившийся в кабинете инспектора и ставший свидетелем прочтения письма.

– Отнюдь! – ответил молодой человек, – наш друг отлично справился. Она знает его стиль, и, стоит нам вмешаться, она или её муж могут заподозрить.

– Инспектор Гром, – Андрей мял в руках письмо, – вы ведь не причините ей вреда?

– Ей – нет. И если операция пройдёт успешно, она освободится, – спокойно ответил Дмитрий.

– А если не пройдёт успешно? – Андрей трясущейся рукой поправил на носу запотевшие очки.

– Мы ничего не можем гарантировать! – Громовой поднялся из-за стола и, обогнув его, подошёл к посетителю. – Наша цель – истребление зла. Ваша Наталья – не само зло, но она ему подвержена. Мы пока не знаем, насколько сильно оно проросло в ней. И сделаем всё возможное, чтобы она не пострадала.

– Но я не на это рассчитывал, – казалось, ещё немного, и Андрей разревется, как ребёнок, у которого отняли любимую игрушку.