Слепой стреляет без промаха
Шрифт:
– Черт подери, как все это дорого стоит.
– Я думаю, все это стоит намного дешевле, чем платить им.
– Да-да, это уж без сомнения. Ведь они меня могут разорить.
– Вы мне будете должны, Альфред Иннокентьевич, еще двести тысяч – и один из этих бандитов исчезнет навсегда, а второй будет так напуган, что ему уже будет не до вас.
Бортеневский задумался Его лоб сморщился, а глаза забегали.
– Даже и не знаю, как быть.
– Давайте подождем пару дней и потом решим, – спокойно, как о поездке на дачу, сказал полковник
Тот судорожно схватил ее и пожал. Соловьев ощутил, какие холодные и липкие ладони у банкира Его чуть не передернуло от этого скользкого прикосновения.
«Как лягушка», – подумал Соловьев, направляясь к выходу.
Он не стал прощаться с женой Бортеневского. Один из телохранителей услужливо открыл дверь, предварительно выглянув в глазок. И полковник Соловьев покинул квартиру банкира.
Он вышел на улицу, взглянул на часы. Настроение было радостное: он держал в руках деньги, а когда в руках Соловьева были деньги, он всегда чувствовал себя радостным и возбужденным, как от бокала хорошего шампанского.
"Так. Теперь Глеб, – подумал Соловьев, – наверное, он меня уже заждался.
Надо из первых уст узнать все, как было. Надо поговорить с Глебом и сказать ему, что пока надо остановиться и ничего не предпринимать. Выждать хотя бы несколько дней"
Через двадцать минут петляния по московским ночным улицам Соловьев въехал в арбатский переулок, через подворотню загнал машину во двор и затормозил прямо у подъезда. Сунув за пояс пистолет, одернув свою неизменную вельветовую куртку, в которой он любил ходить, когда был не на службе, и спокойно вошел в подъезд пятиэтажного кирпичного дома.
Подойдя к лифту, Соловьев хлопнул себя по лбу: он вспомнил, что Глеб ему не откроет без предварительного звонка по телефону.
– Чертова конспирация, – зло буркнул полковник, вышел на улицу, сел в машину и снял трубку.
Предупредив Глеба, он вернулся в подъезд и поднялся на дребезжащем лифте на пятый этаж. Преодолев один лестничный пролет, Соловьев оказался у нужной двери Она медленно открылась, и Сергей Васильевич вошел в мансарду. В руках у него была кожаная папка банкира Бортеневского В мастерской было полутемно, пахло кофе и коньяком, негромко играла музыка – Как ты, Глеб? – поинтересовался Соловьев.
– Уже все в порядке. Понемногу пришел в себя, – улыбнулся Глеб Сиверов – Ну-ну. Сильно задело?
– Изрядно, – сказал Глеб, вспомнив рану.
– Укол сделал?
– Да, конечно, – Глеб небрежно махнул рукой Соловьев посмотрел на светильник, в котором горела только одна лампочка.
– А чего ты сидишь в потемках?
– Так легче приходить в себя. От яркого света режет в глазах.
Соловьев вспомнил, почему Глеб имел кличку «Слепой» – ему никогда не нравился яркий солнечный свет, зато он как никто другой прекрасно ориентировался в темноте. В темноте он видел так, словно у него на глазах был прибор ночного видения. Соловьев усмехнулся.
– Ты при таком свете, наверное, даже можешь читать?
– Не знаю, не пробовал. Но думаю, смогу.
Глеб поставил на стол еще один широкий стакан и бутылку с коньяком, принес кофейник и две маленькие чашечки.
– Кофе выпьешь? – заглянув в глаза Соловьеву, спросил Глеб.
– И от кофе и от коньяка не откажусь, так как дело почти закончено.
– Почему почти? – Глеб возился с кофейником и говорил, не оборачиваясь к другу.
– Потому почти, что еще не ясно, следует продолжать операцию или нет.
– Ладно, садись, потом расскажешь.
Соловьев опустился в мягкое кресло, в котором только что сидел Глеб, а тот правой здоровой рукой подвинул кресло потяжелее и устроился напротив.
Соловьев наполнил чашки дымящимся кофе и посмотрел на кожаную папку, сиротливо лежащую на краю стола.
Глеб перехватил взгляд.
– Там деньги? – спросил Сиверов.
– А как ты угадал?
– Это несложно, – ответил Глеб, – у тебя всегда блестят глаза, когда в твоих руках деньги, и кажется, что ты вот-вот заплачешь от счастья – Да ну тебя к черту, Глеб, – усмехнулся полковник Соловьев, – но там действительно деньги.
Он взял папку, мягко прошуршала открывающаяся молния, и на стол легли два темно-синих конверта.
– Здесь ровно пятьдесят тысяч, – сказал Соловьев, – Это твой гонорар.
– И кто это так хорошо платит? – улыбнулся Глеб, бросив короткий взгляд на конверт, а затем – на сильно похудевшую кожаную папку.
– Думаю, ты знаешь, кто заплатил.
– Догадываюсь: банкир Бортеневский.
– Да, он, – спокойно подтвердил полковник Соловьев.
– Что ж, я рад.
– А теперь плесни-ка коньяка, – сказал Соловьев. Глеб левой рукой взял бутылку и аккуратно налил, следя, дрожит ли горлышко. Он хотел проверить, хорошо ли работает его рука.
Пальцы слушались, рука сгибалась. Наполнив до половины стаканы, Глеб поставил бутылку на середину стола.
– Что, проверял руку?
Сергей Соловьев посмотрел на окровавленную рубаху, валявшуюся на полу.
– Да, проверял. Не люблю, когда пальцы меня не слушаются.
– Остался доволен?
– Да, – просто ответил Глеб.
Они подняли стаканы и, глухо чокнувшись, пригубили коньяк.
– Я закурю с твоего разрешения? – сказал Соловьев.
– Кури, если хочешь, – Глеб повернулся и коснулся Пальцем левой руки кнопки напольного вентилятора.
Лопасти завертелись и исчезли, будто бы их не было. Легкое приятное жужжание заполнило тишину мансарды.
– А теперь расскажи, как все было. Только с подробностями. Так, чтобы я был в курсе всего.
Глеб пожал плечами.
– Честно говоря, не хочется вспоминать.
– Надо, Глеб, – сказал Соловьев.
– Если надо, то слушай.
Глеб отхлебнул кофе и, посмотрев на конверт с деньгами, сказал:
– Младшего брата Мартынова пришлось убить, но он был не один в квартире.