Слепой стреляет без промаха
Шрифт:
Он расхохотался так, что чуть не свалился со стула, и, пошатываясь, пошел к двери. На прощание он повернулся и подмигнул мне:
– Так-то, девочка.
Но когда его парни захохотали, Жак рявкнул на них:
– А вы-то чего веселитесь? Забыли, что должны мне? Это мой кайф, а не ваш, – его лицо сделалось строгим.
И мы вновь остались с Романом одни. Вы даже не можете себе представить, какое это унизительное мучение – терпеть и знать, что все равно никуда не денешься. Я кусала от бессилия губы, плакала, молила Бога спасти нас. Никто из нас – ни я, ни Роман – не хотели заговаривать об этом А потом я испытала омерзительное чувство, когда почувствовала, как теплая
Затем носком ботинка слегка наступил мне на палец.
– А, вот теперь вы понимаете, что такое настоящий кайф? – он наклонился и, взяв меня за подбородок, заглянул мне в глаза.
Я не выдержала и плюнула ему в лицо.
– Слюна – это не страшно, – проговорил Жак, вытираясь носовым платком. – Сколько женской слюны я переглотал при поцелуях! А вот вам я, честно говоря, не завидую. Скажите еще спасибо, что я не подсыпал вам в еду слабительного.
Он продержал нас так связанными целых три дня, пока не добился-таки своего. Я вспоминаю эти часы с ужасом и до сих пор помню ощущения, звуки, запахи. А главное, ко мне возвращается невыносимый стыд, а ненависть и отвращение к обнаженному мужскому телу я испытываю до сих пор. Потом он отпустил нас. Я даже не решилась взглянуть на Романа, как и он не решился посмотреть на меня. Лишь только мы оказались за воротами дачного поселка, как он бросился бежать. А я опустилась на придорожный камень. Меня прямо-таки выворачивало наизнанку от одной только мысли о пережитом. А голова кружилась, казалось, я вот-вот потеряю сознание. Но спасительная слабость не приходила. Я видела мир таким же реальным, как три дня тому назад, только к этой реальности добавилось отвращение. Выплакавшись, я сообразила, что Жак придумал нам самую страшную кару, которая только может быть. Я возненавидела мужчину. Я поняла, что никогда не смогу оказаться в постели с парнем. Каждый раз мне вспомнится дача, холодный пол и грязь, выходящая из тебя самой и из человека, которого ты считала любимым. Я поняла, что Роман – это тот, кого я больше всего ненавижу, потому что он был свидетелем. И он тоже ненавидит меня. Я встала и поплелась.
Меня шатало из стороны в сторону, сильный ветер казался ураганом. Я не прошла и половины дороги до шоссе. Я поняла: единственный выход – отомстить, иначе я никогда в жизни не смогу считать себя человеком. Вы не можете себе представить удивление на лице Жака, когда я снова вошла в дом. В гостиной уже было убрано, в открытые окна влетал осенний ветер.
– А ты крепче, чем я думал, – осторожно сказал Жак, на всякий случай держась подальше от меня.
А я, собрав всю свою волю в кулак, стараясь ничем не выказать своей ненависти, ответила ему:
– Ты научил меня многому, и я устала. Я хочу отдохнуть. Дай мне шприц и ампулу, иначе я могу умереть.
И тут жалость мелькнула в его взгляде. Я попала в самую больную точку.
Человеку, который страдает от того же, что и он, невозможно отказать. Это точно так же, как в компании сказать, будто ты никогда в жизни не пробовала наркотиков. И тут же все, даже самые страшные жмоты, станут наперебой тебе предлагать, к тому же бесплатно и с большой охотой.
– Только я боюсь остаться одна, – сказала я Жаку, – боюсь сделать что-нибудь с собой.
– Теперь ты ненавидишь его? – спросил Жак.
– Да. Но я продолжаю любить тебя.
Эти слова дались мне с таким трудом, что заметить обман не составило бы труда, если бы только Жак не был так самоуверен. Да, мужчину обмануть нетрудно.
Каждый в душе уверен, что неотразим и даже после самой большой подлости женщина способна любить его. Жак не был исключением из правил в этом смысле. Я чувствую отвращение к себе, чувствую отвращение к любому из мужчин, который хочет быть со мной.
Наталья не поднимала головы, и Глеб Сиверов видел, как вздрагивают в плаче ее плечи.
– Что я наделала? – говорила девушка. – Теперь я не смогу посмотреть вам в глаза. Боже… – она уже рыдала, не стесняясь своих слез.
Глеб не знал, что и сказать. И впрямь, положение было не из лучших. Он прекрасно понимал, что любые слова покажутся сейчас ложью, пусть даже они будут правильными и искренними. Он сел возле Натальи, обнял ее за плечи и принялся гладить по волосам.
– Уберите руки, – шептала Наташа, – уберите.
А он продолжал ласково и нежно гладить ее по волосам. Несколько раз девушка пыталась вырваться, но каждый раз Глеб настойчиво возвращал ее к себе.
Наконец, она перестала сопротивляться, затихла и лишь только изредка всхлипывала.
– А теперь ты посмотришь мне в глаза, – не то сказал, не то приказал Глеб.
– Нет, – Наталья вся сжалась.
– Нет, ты посмотришь, сделаешь это сама. Иначе зачем ты все это мне рассказывала?
Девушка сделала робкое движение, но тут же закрыла лицо руками.
– Посмотри, посмотри, – настаивал Глеб.
Наталья слегка растопырила пальцы, и между Ними блеснули ее заплаканные глаза.
– Вот видишь, ничего страшного в этом нет. Ты спокойно смотришь мне в глаза, я смотрю тебе. И ничего зазорного, ничего стыдного в том, что произошло с тобой, нет.
– Я еду… – произнесла Наталья отстраненным голосом, – я еду, уезжаю от самой себя. Я не хочу никого видеть, не хочу никого знать.
– А к кому ты едешь?
– К одному парню, с которым познакомилась год тому назад. Но он не танцевал со мной танго, – грустно улыбнулись девушка. – Это единственный, кого я знаю в Сочи. По-моему, нам когда-то было хорошо вместе, и может, он даже вспомнит меня.
Тут же она насторожилась.
– Нет, я снова себя обманываю, и он мне не нужен.
– Но нужно же когда-то начинать жизнь заново?
– Да, – Наталья внезапно вскинула руки и обняла Глеба за шею. – Я сейчас скажу вам одну вещь. Только вы, пожалуйста, не смейтесь.
– Я слушаю.
– Вы, наверное, единственный человек в мире, которому я могла рассказать такое. И мне в самом деле стало легче. Я знаю, мы с вами больше никогда не встретимся, да это и не нужно. Но сидя рядом с вами, вот так, я внезапно Поняла, что не все отвратительно в этом мире. Прикосновение мужчины может быть приятно. Я не знаю, что будет Дальше со мной… – и тут Наталья покраснела, – я хотела бы сделать вам подарок… Или, вернее, хочу, чтобы вы сделали подарок мне… Вы единственный, кого я сейчас не боюсь…
Она говорила сбивчиво, то и дело замолкая, краснея. А Глеб делал вид, что не понимает, к чему она клонит. Он Уже, если признаться честно самому себе, устал от ее откровенности.
– Ну, неужели вы не понимаете, что я хочу вас…
Она принялась сбрасывать через голову свитер. Глеб не успел ей помешать. И вот Наташа сидела пред ним уже обнаженная до пояса. Ее нежно-розовые соски казались отвердевшими, то ли от холода, то ли от страха.
– Я еще никому никогда не предлагала себя.