Слепой. Тайна Леонардо

Воронин Андрей

Уродов, всех троих, увезла «скорая», от витрины остались приятные воспоминания, публика, ясное дело, разбежалась, и Паше, естественно, тоже пришлось покинуть заведение – правда, не через окно, а нормальным путем, через дверь. «Тварь контуженная! – крикнул ему вслед хозяин кабака. – Отморозок чеченский!»

Паша даже не оглянулся: он уже отвел душу и вспомнил, что солдат ребенка не обидит. Кроме того, в обидных словах хозяина шалмана была-таки изрядная доля горькой правды, и Павел Недосекин это отлично понимал.

Как бы то ни было, а тот случай сослужил ему плохую службу. Слава о нем разнеслась по маленькому городку в мгновение ока, и работодатели, едва узнав, с кем имеют дело, сразу давали от ворот поворот. Можно было попытать счастья

в Питере, но Недосекин не без оснований подозревал, что таких, как он, в Питере и без него навалом. Кроме того, оставлять на произвол судьбы доставшуюся в наследство от покойных родителей квартиру ему было жаль: это был его основной капитал, приберегаемый на самый черный день.

Чувствуя неумолимое приближение этого дня, Паша принял вполне естественное в сложившейся ситуации решение: пойти в криминал. С этой целью он по цепочке проверенных знакомых, друзей детства и двоюродных зятьев троюродных теток вышел на человека со странным именем Сало, который, по слухам, пользовался среди местных бандитов кое-каким авторитетом.

Сало, предупрежденный, по всей видимости, заранее, выслушал Павла внимательно и вроде бы даже сочувственно. На Пашины проблемы со здоровьем ему было плевать с высокой колокольни, зато способность «абитуриента» выбивать девяносто очков из ста возможных любым оружием его очень заинтересовала. «Ты, братан, не гони лошадей, – сказал он, хорошенько все обдумав. – На большую дорогу с большой выйти ты всегда успеешь, эта работа от тебя не уйдет. Заказов для хорошего стрелка на горизонте пока не видать, но наклевывается тут одна работенка, как раз по твоей части. Ты сожди недельку, я с братвой перетру и сам тебя найду».

Он даже предложил денег на первое время, но Паша от них отказался: протянуть какую-то несчастную неделю ему ничего не стоило, благо пенсию он получил только позавчера.

Правда, вместо обещанной недели прошло почти что полных две, но в один прекрасный день Сало, как и договаривались, позвонил Павлу домой и назначил встречу в «Веселой вобле». На встречу Сало явился не один, а с каким-то мужиком, меньше всего походившим на уголовника. Мужику было лет сорок или около того, ростом он был с Пашу, шириной плеч и прочими атрибутами мужественности Господь его тоже не обделил, а в его прямоугольном скуластом лице просматривалось что-то такое, из-за чего Недосекину, человеку военному, сразу захотелось стать по стойке «смирно». Одет незнакомец был просто – в темно-серый костюм и черную водолазку, – но это была простота того сорта, что стоит очень приличных бабок.

Сало смотрел на незнакомца снизу вверх, блатных понтов против обыкновения не швырял и вообще старался помалкивать. Да ему и говорить-то было некогда: незнакомец, пристально оглядев Пашу с ног до головы и рассеянно выслушав расточаемые Салом похвалы в Пашин адрес, небрежно махнул рукой и что-то неразборчиво обронил сквозь зубы, после чего Сало тихо слинял и больше не показывался.

Оставшись с Пашей наедине, незнакомец первым делом представился. Назвался он Петром Ивановичем, что почти наверняка не соответствовало действительности, и тут же, не сходя с места, разрешил называть себя просто Петром – для краткости, как он объяснил. Потом он заказал коньяк и предложил выпить за союз Петра и Павла, приплетя сюда святых, Петропавловскую крепость и даже Петропавловск-Камчатский.

Недосекин не знал, как себя вести. На блатного этот Петр Иванович не походил, а для бизнесмена, решившего заказать конкурента, был как-то уж чересчур спортивен, подтянут и твердолик. Набивать себе цену, кажется, не имело смысла, да и непонятно было, что ему, этому странному Петру Ивановичу, от Паши надобно, какие именно качества его интересуют, чем следует щеголять в его присутствии, а о чем лучше помалкивать. Поэтому Паша решил поменьше говорить, а побольше слушать: раз уж такой человек, как Петр Иванович, перед которым откровенно робел даже отъявленный отморозок Сало, решил с ним встретиться, то он не станет просто играть в гляделки, а объяснит, надо полагать, что у него на уме.

Поэтому коньяк Паша только пригубил, а насчет союза Петра и Павла ничего не сказал, ограничившись одной скептической улыбкой. Петру Ивановичу это, кажется, понравилось; во всяком случае, вливать в Пашу выпивку насильно и набиваться в кореша он не стал, а для начала устроил что-то вроде допроса: кто таков, откуда, почему оказался на мели и чего, собственно, ожидал, обратившись за помощью к такому уроду, как Сало.

Эта любознательность, хоть и не слишком обрадовала Пашу Недосекина, выглядела вполне законной, тем более что Петр Иванович заранее за нее извинился и объяснил, не вдаваясь в подробности, что иначе просто нельзя: дело, дескать, намечается серьезное, не исключена возможность ментовской подставы, а Паша, как ни крути, в прошлом работал в силовых структурах. Поэтому отвечал Недосекин хоть и без лишних подробностей, кратко, но зато исчерпывающе. Услышав про контузию, Петр Иванович спросил: «Припадки?» Этот обидный, по сути дела, вопрос тоже был задан как-то так, что Паша не обиделся: было понятно, что это не праздное любопытство, а законный интерес человека, не желающего провалить тщательно спланированную операцию из-за чьего-то внезапного недомогания. Поэтому Паша ответил, что припадков у него не бывает, только изредка случаются головные боли, да и то вполне терпимые, и еще алкоголь после контузии разбирает его быстрее и основательней, чем прежде.

Петр Иванович при этих словах покосился на почти не тронутую Пашину рюмку, кивнул этак понимающе, с одобрением и наконец перешел к делу.

Ясно, что в подробности он по первому разу не вдавался, а сказал лишь, что намечается крупное дельце, связанное с проникновением в хорошо охраняемый музей и изъятием оттуда некоторого количества старинных золотых побрякушек, камешков и прочей бижутерии. При этом он счел нужным подчеркнуть, что речь идет не о банальном налете на витрину с рыжьем, каких навалом в любом ювелирном магазине, а о деле по-настоящему солидном, вроде тех, которые чаще случаются в кино, чем в реальной жизни.

Петр Иванович так и сказал: «Такое дело, как то, что мы затеваем, только по телику и увидишь. «Тринадцать друзей Оушена» смотрел? А «Гудзонского Ястреба»? Ну, вот…»

Тут Паша, конечно, насторожился. Потому что в молодые свои годы многое повидал и знал: на свете полным-полно людей, которые выглядят как все, а то и получше, а в голове у них при этом такая каша… Был у него, к примеру, школьный друг, отличный парень, не дурак выпить, пройтись по бабам и подраться и при этом умница, каких мало, – Паше в этом плане было до него, как до Парижа на карачках. В одной драке ему крепко дали по башке, и с тех пор, оставаясь все тем же распрекрасным товарищем, Пашин знакомый уже после третьей рюмки начинал горячо и очень убедительно втолковывать окружающим, что планету Земля исподволь, тайно захватывают марсиане – устраняют одного за другим самых умных и влиятельных людей, маскируются под них и начинают проводить свою политику, направленную, сами понимаете, на установление полного контроля над планетой, глобальное изменение климата по образу и подобию своего, марсианского, и поголовное истребление человечества…

Другой Пашин знакомый, тоже вполне нормальный мужик, до сих пор боролся за построение коммунизма. Ни хрена про этот свой коммунизм не знал и не понимал, а просто верил в него, как другие верят в Бога, и, стоило разговору за столом зайти о политике, принимался орать, колотить кулаками по столу и с пеной у рта выкрикивать бессмысленные лозунги, которые ему вбили в башку на заре туманной юности – сначала в пионерской организации, а потом в комсомоле…

Так что, услыхав про ограбление, спланированное по голливудскому сценарию, Паша Недосекин насторожился. В ограблениях он ни черта не смыслил, однако значение выражения «хорошо охраняемый» ему было понятно. А значение было очень простое: только сунься – костей не соберешь.