Слепой. Тайна Леонардо
Шрифт:
Кира Григорьевна вспомнила, что тоже видела этот фильм по телевизору. Фильм действительно был очень смешной, хотя и страшно глупый, но сейчас Кире Григорьевне почему-то было не до смеха. Подумалось вдруг, что она уже давненько не приходила в зал да Винчи одна и не смотрела на его работы по-настоящему, как бывало когда-то…
Она замедлила шаг и обернулась. Толстое стекло, защищавшее «Мадонну Литта» от посягательств вандалов, слегка поблескивало под лучами мощных светильников. Его вид внушал уверенность, что с картиной ничего не может случиться – ныне, и присно, и во веки веков, аминь, – однако Кира Григорьевна мысленно пообещала
Глава 2
– Что ж, Дмитрий Васильевич, – сказала Ирина Андронова, отступая на шаг от картины и убирая в сумочку увеличительное стекло, к помощи которого все еще иногда прибегала для пущей солидности, особенно когда имела дело с незнакомыми ей людьми, – вынуждена вас огорчить. Это копия, хотя и весьма совершенная, написанная не ранее чем через полтораста лет после смерти мастера. Увы, увы… Впрочем, – добавила она, чтобы собеседник не слишком огорчался, – ее рыночная стоимость тоже достаточно велика…
– Ну-ну, полноте, Ирина Константиновна, – с улыбкой произнес старик, – бог с ней, с рыночной стоимостью! Речь не о ней, а о художественной ценности данного… гм… произведения.
– Увы, – повторила Ирина.
– Ну да, ну да… – старик поправил очки в массивной роговой оправе и привычным движением огладил остроконечную седую бородку. Он чем-то неуловимо напоминал Ирине отца, покойного профессора Андронова, хотя внешнего сходства между ними не было никакого. – Какая может быть художественная ценность у копии?
– То-то, что никакой! – радостно подхватил второй старик, до этого молча сидевший на обитом зеленым плюшем диванчике и с нескрываемым удовлетворением наблюдавший за происходящим. Он был невысокий, худой, лысый, со сморщенной, как печеное яблоко, ехидной физиономией; несмотря на дорогой, идеально отутюженный костюм без единой лишней складки, шелковый платок, обвивавший морщинистую черепашью шею, сверкающие туфли и безупречные манеры, его так и подмывало назвать не стариком, а старикашкой. – Я тебе, старому дурню, сразу сказал, что это копия, а ты заладил, как ученый скворец: оригинал, оригинал… Неизвестный ранее шедевр он, видите ли, открыл! Если разобраться, так это не копия даже, а подделка. Стиль письма похож, а такая работа ни в одном каталоге не значится… Верно ведь? – обратился он за поддержкой к Ирине.
– Верно, – сдерживая улыбку, сказала та, – но лишь отчасти. Ведь мы с вами не знаем, в действительности ли здесь скопирован только стиль. А может, этот неизвестный художник копировал подлинную картину мастера, просто не дошедшую до наших дней?
– Вот именно, – с удовольствием поддакнул Дмитрий Васильевич и, переплетя пальцы рук на объемистом чреве, благодушно уставился на своего оппонента поверх очков.
– Чепуха! – отмахнулся тот. – Ни в коем случае не ставя под сомнение вашу компетентность, уважаемая Ирина Константиновна, я все-таки должен заметить, что развлекаться предположениями можно до бесконечности. Вы сейчас пытаетесь помочь этому старому толстому мошеннику увильнуть от расплаты. А между тем все ясно как божий день: это не подлинник, спор разрешен беспристрастным арбитром, и настало самое время проигравшему платить, а победителю – вкусить плоды своей виктории.
Ирина промолчала. Сморщенный старикашка во многом был прав: развлекаться предположениями она привыкла в другом месте и в другой компании, а что до плодов виктории, так это уже было и вовсе не ее дело.
– Давай-давай, старый жмот, – продолжал между тем старикашка с нескрываемым злорадством, – открывай закрома! Пробил час расплаты! Будешь знать, как хвастаться!
– Экий ты, право, грубиян, – сказал Дмитрий Васильевич. – Хоть бы при даме постеснялся…
Он с кряхтением выбрался из недр глубокого кресла с потертой плюшевой обивкой, обогнул массивный круглый стол, опиравшийся на когтистые львиные лапы, распахнул резные дверцы старинного, умело отреставрированного буфета и принялся рыться внутри, мелодично позвякивая хрусталем. Наконец на свет появилась пузатая бутылка зеленого стекла с длинным горлышком.
– Тридцать лет берег, – пожаловался он, водружая бутылку на стол, – а теперь вот приходится отдавать этому фанфарону…
– Не берег, а жилил. Я тебе еще тридцать лет назад говорил: давай ее разопьем. А ты пожадничал. Был жмотом, жмотом и состарился, – объявил старикашка, с вожделением глядя на бутылку и энергично потирая ладони.
– Представляете, – обращаясь к Ирине, сказал Дмитрий Васильевич, – какие бывают люди? Тридцать лет точить зубы на чужую бутылку коньяка! Он и спор этот затеял наверняка только для того, чтобы ее у меня выманить. Не удивлюсь, если окажется, что он сам подсунул мне эту несчастную картину…
– Гнусная клевета! – воскликнул старикашка, хватая бутылку. – Ну, что стал? Штопор давай, бокалы… Вы ведь не откажетесь разделить со мной сладкий миг торжества? – любезно улыбаясь, обратился он к Ирине. – Коньяк настоящий, теперь такого днем с огнем не найдешь.
– Это верно, – подтвердил Дмитрий Васильевич. – Теперь такого просто не делают.
– Благодарю вас – Ирина решительно поднялась. – Я за рулем, и вообще… Словом, мне пора. Не буду вам мешать. Если вам нужно официальное заключение…
– Что вы, что вы! – вскричал старикашка, которого, если Ирине не изменяла память, звали Петром Петровичем. – Мы верим вам на слово!
– Безусловно, – подтвердил Дмитрий Васильевич. – Мне доводилось встречаться с вашим отцом, и я, помнится, был восхищен глубиной и обширностью его познаний. Утверждают, что вы пошли в него, и мы с Петром Петровичем только что получили этому весьма убедительное и красноречивое подтверждение. Что же до официального заключения экспертизы, то оно не требуется, поскольку речь о продаже данного полотна не ведется. Все-таки, как ни крути, середина девятнадцатого века… Копия или не копия, а пускать эту вещь по рукам, чтобы уже через полгода она осела в коллекции какого-нибудь немца или, того хуже, нового русского, я не намерен. Однако, – будто спохватившись, сказал он уже другим тоном, – Петр Петрович, друг мой, соловья баснями не кормят!
– А я и не собирался, – с желчной усмешкой заверил его приятель, поднимаясь с дивана и запуская руку во внутренний карман своего дорогого твидового пиджака. При этом он иронически покосился на стоявшую посреди комнаты на треноге картину и хитро, заговорщицки подмигнул Ирине. – Это ты развел тут… антимонии. Вот, Ирина Константиновна, – продолжал он, вынимая из кармана и протягивая Ирине незапечатанный конверт, – не откажитесь получить за труды. Надеюсь, в дальнейшем мы с Дмитрием Васильевичем можем рассчитывать на вашу помощь?