Слепые тоже видят
Шрифт:
— Это ты опять сказал, верблюд? — горячится бесцветный цветной. — Ты представляй, вместо клипы найти алмаз! Ну, ты понял? Браво!
— Алмазы? — удивленно вскрикиваю я.
— Один, — уточняет почетный заместитель управляющего Банком Франции.
— Но каких размеров! — добавляет де Брилльяк.
Мой шеф никому не позволяет ошарашить меня этой новостью. Он расставляет руки в стороны, как огромный Корковадосский Христос, о котором говорят, что он готовится нырнуть в бразильский приход Рио-де-Жанейро, как прыгун с вышки.
— Подождите, подождите, господа! — повышает он голос.
Затем
— Попробуйте угадать, сколько весит этот алмаз, дорогой мой Сан-Антонио? Я трясу головой.
— Честное слово, даже не знаю, господин директор…
— Нет, нет, назовите вес.
Временный президент всех ювелиров, вступая в игру “угадай-ка”, приводит мне для сравнения некоторые сведения. “Куллинан”, самый крупный из известных алмазов, весит 3106 каратов, немногим больше 600 граммов.
— Ну хорошо, я скажу: полкило! — говорю я запальчиво.
Альбинос-альбатрос взмахивает руками как крыльями и шлепает себя по ляжкам.
— Он совсем дурак, хуже, чем ты! — говорит он де Брилльяку.
Шеф берет меня за плечи.
— Тонна! — бросает он, сверкая очами.
— Как это — тонна? — лепечет дорогой Сан-Антонио. (Кстати сказать, “дорогой” — просто эпитет, поскольку если сравнить цены моих романов и книг других моих коллег по цеху, то я более доступен.)
Все три француза передо мной дико вращают глазами, подпрыгивают и испускают нечленораздельные звуки.
— Представляете: тонна? — мычат они в унисон.
Главный специалист по побрякушкам дергает себя за растрепавшиеся космы.
— Абсолютный, ни с чем не сравнимый рекорд! — повизгивает этот плюгавый де Брилльяк (он настолько крошечный, что складывается впечатление, будто он маячит где-то в перспективе). “Кохинор”, “Флорентиец”, “Великий Могол” по сравнению с ним навозные шарики. “Орлов”, “Южный Крест”, “Эксельсиор”? Ячменные зернышки, господин комиссар! Наш “Регент” — пустяк! Хлебная крошка! Это открытие разобьет в пух и прах все представления, поколеблет шкалу ценностей. Это сенсация двадцатого века. Ни с чем не сравнимая! Атомная бомба? Просто дым! Люди на Луне? Ерунда! В поисках своих клипсов мадам Кру-Шенье заставила содрогнуться Вселенную! И когда я думаю о том, что дорогая нам новая страна Дуркина-Лазо обратилась к Франции, чтобы вести переговоры с нами!..
Он бросается на шею бело-черному и целует его.
— О, как я счастлив! — кричит он. — Как это прекрасно, как благородно! Благодарю вас! Какой братский жест! Какой здравый поступок! Какая прозорливость! Какой…
— Какой болван! — обрывает черно-белый, отпихивая карлика и отплевываясь. — Я просил Франция хотеть большой камень. Но для интерес моя страна!
И, оценив меня, — надеюсь и предполагаю — как более стоящего собеседника, чем другие, он говорит мне:
— Я тебе сказал, индустрия моя страна — солнце. Так? Но когда приходить сезон дожди. Что мне делай, чтоб пришел турист? Показывать ему, что у меня в слип? Но ты думай, это я продам? Нет хорошо, дурак! Я предлагать Франции такой сделка: я менять свой алмаз на тот же вес статуй негров из музей Валорис. Статуй, я везде говорю: местный искусство.
— Великолепно! — подтверждаю я.
Альбинокль скашивает глаза и шепчет мне на ухо:
— И еще я говорю Франция: ты платить транспорт. И Франция говорить: да. Франция тоже дурак, ты согласен?
— Ваше превосходительство! — снова встревает шеф. — Не надо иронизировать по поводу сотрудничества, издеваться над государством, которое в любой момент готово протянуть руку помощи народам…
— Ты, кому волос нету, ты заткнись! — парирует министр, для которого отсутствие волос на голове означает признак несостоятельности.
Тра-ля-ля Банка Франции принимается с умным видом стучать по столу линейкой из раскопок Трои.
— Господа, вернемся к делу! — призывает он настолько сухо, что возникает дикое желание промочить горло.
Говорить по делу? — да я только об этом и мечтаю!
Я прекрасно вижу, что эти высокопосаженные господа явно от меня чего-то ждут, но, хоть убей, не представляю, что могло бы их заинтересовать.
— Все указывает на то, — берет слово мой шеф, — что сведения о находке просочились…
— Просочились, потому что Дуркина-Лазо был сезон много дожди, — пренебрежительно заявляет министр иностранных дел. — Ты, дурак, совсем без волос!
Босс тем не менее продолжает:
— Чета Кру-Шенье была убита, Сан-Антонио. Их тела обнаружили растерзанными в палатке. Господина подвергали зверским пыткам, и мучители не поленились запихнуть его гениталии в рот его супруге.
— Э, это не дуркинец делал! — утверждает с апломбом министр. — В моя страна, когда отрезать штырь у мужчина, класть в его рот, собственный, не жена. Священный ритуал! Я сам так делай!
— Вполне возможно, что Кру-Шенье под пыткой проговорился… Но это не спасло его от смерти, — добавляет мой важный шеф. — Нужно действовать оперативно.
— Что вы имеете в виду под “действовать оперативно”, господин директор?
— Срочно привезти алмаз. Операция должна проводиться в условиях самой строжайшей секретности. Франция поместит эту драгоценную глыбу в сейф и будет держать за семью печатями. Кроме того, мы будем молчать о его существовании, иначе неизбежны потрясения…
— Вы хотите сказать — крушения! — блеет откуда-то снизу пигмей де Брилльяк. — Я содрогаюсь, когда думаю, к какой катастрофе западной экономики может привести появление этого чудовищного камня.
— Но если операция будет проведена должным образом, господа, представьте себе эру процветания, которая наступит в странах Общего рынка. Наше сальдо станет положительным, экономика выйдет из кризиса, и все благодаря рациональному откалыванию от глыбы малюсеньких кусочков. И это, смею заметить, господа, на века! — чуть не хныча, пророчествует Ла Грошфуко.
— И вы, мой дорогой Сан-Антонио, будете руководить операцией по доставке камня во Францию, — заключает мой шеф.
Он ведет меня к окну. Рядом на стене пришпилена карта Дуркина-Лазо. Босс указывает на красное пятнышко, нанесенное на карту.