Слёзы Лимба
Шрифт:
— Клиническая смерть? — прошептал Себастьян.
— Мне сказали, что я целые две недели не приходила в сознание. Возможно, моя душа на самом деле отделилась от тела, но не смогла улететь, так как была крепкими цепями привязана к этой кудрявой девочке. Я вернулась. Но все забыла. Все…
— Твои родители рассказали тебе об этом?
— Да. Я поведала им о своем сне, описывала его в мельчайших подробностях. И они сознались… — Татьяна тяжело сглотнула и посмотрела на небо, на короткое время замолчав. — Меня удочерили… Мои родители погибли, пытаясь спасти меня. Я не помню их лиц, даже голоса. Знаю
— Они спасли тебя, подарили новую жизнь. Ты должна быть благодарна им за все. За каждый день, что ты прожила с ними. Ведь они желали тебе только счастья. Возможно, им не удавалось что-то сделать, но их любовь от этого не стала меньше. Ведь эти люди не просто так впустили тебя в свою семью.
— Я знаю. Сейчас у меня только теплые воспоминания о них. Обида исчезла…
Себастьян приблизился к Татьяне еще немного и, пересилив свою неуверенность, нежно провел шершавой рукой по щеке девушки, убрав с ее лица прядь волос. Мужчина впервые смог так близко рассмотреть ее большие выразительные глаза темно-синего цвета с длинными ресницами, слегка подкрашенными тушью. Он мечтал смотреть на них целую вечность, окунуться в их поразительную красоту и больше никогда не выныривать. Девушка смущенно отвела взгляд и посмотрела на подсвеченное тусклыми свечами надгробие, будто желала запомнить каждую деталь могилы Эрвана перед уходом.
— Татьяна, знаю, что это не то место, чтобы говорить такие вещи, — нарушил воцарившуюся между ними тишину Себастьян и снова коснулся рукой ее щеки, уже более уверенно и настойчивее. — Я хочу, чтобы ты была счастлива. По-настоящему. Давай все бросим, все наши дела, оборвем все связи с нынешней жизнью и начнем все заново. Уедем. Куда-нибудь, где нас никто не найдет, — мужчина нежно и с долей страсти сжал ее руки в своих и пронзил девушку добрым полным нежности взглядом.
— Это глупо, Себастьян, — улыбнулась Татьяна и смущенно опустила голову вниз. — Такое провернуть невозможно.
— Но ты ведь хочешь этого. Я знаю.
— Мое прошлое не отпустит меня, не позволит сбежать. Я не смогу, — отрицательно замотала головой она и высвободила свои руки, после чего немного отошла в сторону.
— Татьяна, я люблю тебя. И хочу, чтобы ты стала моей, обрела со мной истинное счастье. Здесь мы обречены. Необходимо все забыть. Раз и навсегда.
— Прости меня, — грустно улыбнулась Татьяна и положила свою холодную ладонь ему на плечо. — Мне нужно возвращаться домой. Спасибо, что приехал… Спокойной ночи.
Татьяна направилась в сторону ворот и больше не осмелилась взглянуть в сторону Себастьяна. Мужчина неподвижно наблюдал, как ее прекрасный силуэт медленно растворялся во тьме и впервые за столь долгое время почувствовал внутри себя опустошение — невероятно мерзкое и удушающее чувство.
Себ немного покрутился на месте и неожиданно почувствовал лютую злобу на все, что его окружало. Его нога самовольно ударила по еще не успевшим потухнуть свечам и откинула их в сторону, лишив надгробие
***
Она впускала в бой с запертой дверью практически каждый предмет, что попадался ей под руку. Это были и стулья, и медицинские приборы, и металлическая посуда. Кристина пыталась привлечь внимание хотя бы кого-нибудь, кто находился снаружи, так как ее кулаки уже избиты в кровь и больше не смогут колотить по металлической преграде. Но никто так и не откликнулся на крики о помощи, никто не собирался приходить и вызволять несчастного патологоанатома. Помещение словно обладало звуковой изоляцией, и ни единый звук не желал выходить за пределы этих стен.
Тем временем мутная темно-красная жидкость продолжала прибывать, стремительно погружая крупное помещение в свое глубоководное царство. Практически вся легкая мебель, предметы из дерева, бумага уже спокойно плавали на поверхности, а все остальное скрылось под кровавой водой. Давление вынуждало морозильные камеры, где лежали трупы, одну за другой открываться, и мертвецы через пару минут стали спокойно барахтаться среди прочего мусора, наслаждаясь этим приятным времяпрепровождением.
Кристина уже не знала, как долго ее голос надрывал себя и издавал панические крики о помощи, она совершенно потерялась во времени, пространстве. Ей казалось, что стены вокруг сжимаются и готовы раздавить женщину, как под прессом. Еще немного, и она окончательно лишится чувств от нахлынувшего ее безумия.
Красная вода уже находилась на уровне груди и не собиралась останавливаться на этой отметке. Кристина посчитала, что минут через пять-шесть жидкость доберется до уровня рта, и тогда уже придется мириться со своей погибелью. Подняться выше не удастся — не за что зацепиться. Стены слишком гладкие, а трубы проведены аж под самым потолком. Можно попробовать подняться на стол, но тот с легкостью может перевернуться, и не факт, что девушка сможет оправиться после падения в воду.
— Господи, умоляю. Помоги мне. Помоги… — зашептала она, уже не так усиленно бросая предметы в дверь.
Кажется, Кристина окончательно смирилась со своей участью и устала бороться. Женщина со слезами на глазах прижалась щекой к двери и стала слушать шелест прибывавшей мутной воды цвета крови, как некую похоронную мелодию. Ее не пугала смерть, даже самая мучительная. Она боялась не увидеть сына, единственного родного человечка на всем белом свете. Без нее он не справится, хотя тот и пытается доказать свою самостоятельность. Но этот маленький мужчина такой хрупкий, уязвимый после всего произошедшего с ним, что Кристина начала бояться еще больше и стала гораздо сильнее колотить по двери, отныне не жалея разбитых рук.
— Эй!!! Слышит меня кто-нибудь?!!! На помощь!!!
— Ты стала плохо выполнять свою работу, — Кристину заставил подпрыгнуть на месте мужской голос, доносившийся у нее за спиной.
Женщина испуганно обернулась, чувствуя, как адреналин разносится по каждой клеточке тела, и с ужасом осознала, что видит перед собой молодого человека, чье лицо скрыто под толстым слоем бинтов. Кристина успела заметить небольшие кусочки открытой кожи и поняла, что этот мужчина с ног до головы украшен сильнейшими ожогами, которые тот обречен носить на себе весь остаток жизни.