Слезы печали
Шрифт:
— Я вижу, дети весьма уважительно относятся к ней, — заметила мама.
Не понимаю, как ей удалось успокоить меня, но она это сделала. Она заставила меня понять, что я была счастлива и уже поэтому должна благодарить судьбу. Печально, конечно, что мое счастье было столь недолгим, но у меня, по крайней мере, остались воспоминания о нем.
Мама сказала, что собирается навестить леди Зверели по пути в Кельн, где ее ждет наш отец, и что было бы хорошо, если бы я поехала вместе с ней в замок
Так мы и договорились.
Бедная Матильда! Как я и предполагала, она была раздавлена обрушившимся на нее горем.
Она обнимала меня, называла дорогой доченькой и постоянно говорила об Эдвине:
— Он был надеждой нашей семьи. И вот он погиб, наш единственный сын… нам остается только оплакивать его.
Позже мама сказала мне:
— Боюсь, дорогая, что это отнюдь не смягчает твоего горя, но ей легче оттого, что ты здесь. Так что держись ради нее.
Она была права. Мне и самой становилось легче, когда я утешала Матильду Эверсли.
Карлотта была похожа на печальный серый призрак. Бедная Карлотта сначала потеряла своего любимого, а потом и брата! Казалось, она живет, ожидая, какой очередной удар нанесет ей судьба.
Я прогуливалась с нею по саду, и она расспрашивала меня о гибели Эдвина. Я могла лишь пересказать ей то, что говорила Харриет.
— Значит, Харриет была последним человеком, который видел его живым. Так и должно было случиться.
— Она находилась в старой беседке и услышала, как Эдвин подъезжает к дому. Видимо, поблизости сидел кто-то в засаде.
Карлотта прищурилась и спросила:
— А что она делала в этой беседке? Ты ее спрашивала?
Я поспешно ответила:
— Мы все обязаны были выполнять какие-нибудь работы по дому. Она вышла собирать целебные травы, а потом, наверное, захотела отдохнуть в беседке.
Карлотта крепко сжала губы. Конечно, она никогда не простит Харриет за то, что та отняла у нее Чарльза Конди.
И тогда я излила ей все свои чувства. Я рассказала ей о пуговице и о моем глупом поведении, которое вызвало серьезные подозрения.
— Ты не могла все предвидеть, — сказала она. — Все это кажется таким невинным. Не стоит терзаться.
Она относилась ко мне так мягко, так нежно, и я поняла, что в лице Карлотты обрела друга.
Какая скорбь царила в этом доме и как мучительно мне было выслушивать слова Матильды, благодарившей меня за то, что я сделала счастливыми последние недели Эдвина!
Она сказала:
— У нас военная семья. Мой сын погиб за своего короля, и мы должны этим гордиться. Он умер на поле брани, как и его предки. Не будем забывать об этом.
Однажды, когда мы сидели вместе с Матильдой, моя мать заговорила о Харриет. Карлотты с нами не было. Я догадалась, что мама не хотела задевать эту щекотливую тему при Карлотте, которую это могло больно ранить.
— Весьма странная молодая женщина, — сказала мать. — Арабелла рассказала мне о том, как она попала в наш дом. Что вы о ней думаете, Матильда?
Матильда Эверсли заколебалась.
— Ей очень удался этот спектакль, — сказала она. — Мы сочли ее присутствие здесь очень удачным… поначалу.
— А потом? — спросила мама.
— Ну, здесь был Чарльз Конди… Я вмешалась:
— Вряд ли можно ставить это в вину Харриет. Он в нее всерьез влюбился.
— Она очень привлекательна, — признала мама.
— Это оказалось несчастьем для бедной Карлотты.
— Но в конечном итоге — везением, раз он столь непостоянен.
— Может быть, и так, — вздохнула Матильда.
— И это все? — продолжала настаивать моя мать. — До этого инцидента вы были вполне довольны ее пребыванием здесь?
— Это был самый лучший семейный праздник с тех пор, как мы покинули Англию.
— И все благодаря Харриет, — поспешно вставила я.
— Да, это правда, — согласилась моя свекровь. Казалось, что мать отчасти удовлетворена этим разговором, но я, хорошо знавшая ее, чувствовала, что она продолжает напряженно размышлять, и мне стало ясно, что она не избавилась от своих сомнений относительно Харриет.
Я попрощалась с мамой и семейством Эверсли и, добравшись до замка Конгрив, встретила там горячий прием. Мадам Ламбар испекла пирог с надписью из теста: «Добро пожаловать домой, Арабелла!», трое малышей хором спели приветственную песенку, которой их научила Харриет и которую, как она шепнула мне на ухо, они повторяли каждый день. Я была просто обязана показать им, как я рада.
— Никаких слез, — шепнула мне Харриет. — Дети так старались. Нельзя их расстраивать.
Да я и не собиралась этого делать. С удивлением я обнаружила, что мрак, окружавший меня, немного рассеялся.
Это снизошло на меня неожиданно, как откровение.
Я проснулась погожим утром, как обычно открыв глаза и вспомнив, что я вдова, ощутила чувство страшного одиночества. Некоторое время я лежала, думая о том, как просыпалась рядом с Эдвином, как рассматривала его и как однажды он неожиданно расхохотался, потому что уже давно не спал.
Затем мне следовало закрыть глаза и погрузиться в свое горе, уверяя себя в том, что жизнь для меня кончена. Потом я все же заставила бы себя встать и напомнила бы себе о том, что ради малышей нельзя выглядеть слишком мрачной.