Слишком много клиентов

Стаут Рекс

Это был дельный вопрос. По тому, что я ему наплел, мы пришли расспросить миссис Перес, где находилась и что делала ее дочь в воскресенье вечером, и, надо полагать, она нам рассказала. Я же не имел ни малейшего представления о том, где была Мария в тот вечер. Отличный вопрос. Поэтому я снова стал самим собой.

– О чем, по-твоему, я ее расспрашивал? Хотел выяснить, имела ли ее дочь возможность увидеть, как кто-то спускает тело Йигера в эту яму и лезет следом, чтобы накрыть брезентом. А что она сказала – можешь услышать из первых уст. Она здесь, ее и спрашивай.

– Я тебя спрашиваю. Стеббинз не дурак.

– А я подожду отвечать. Я ничем не обязан миссис Перес, но у нее право самой решать,

что именно она хочет сказать для официального протокола. Мы с миссис Йигер – частные лица, а ты полицейский.

И, ей-богу, миссис Перес тоже не подвела.

– Я сказала ему все как было, – заявила она. – Если бы дочь чего такого даже и видела в воскресенье, она бы все мне рассказала.

– Она весь вечер пробыла дома?

– Да. Пришли две подруги, они смотрели телевизор.

– Когда пришли подруги?

– Около восьми.

– А когда ушли?

– Сразу после одиннадцати. После их любимой программы.

– Ваша дочь вышла с ними?

– Нет.

– В тот вечер она выходила из дома?

– Нет.

– Вы уверены?

Она кивнула:

– Уверена. Мы всегда знали, где она.

– Вчера вечером не знали. А ночью, воскресной ночью, она в любое время могла пойти в комнату с окнами на улицу и поглядеть в окошко. Могла ведь?

– Зачем ей? Зачем ей было так делать?

– Не знаю, но она могла. – Стеббинз повернулся ко мне: – Значит, так, Гудвин, поедешь со мной в центр. Расскажешь обо всем инспектору.

– О чем обо всем? Чего тут рассказывать?

Он выпятил челюсть.

– Слушай, ты, в понедельник вы начали наводить справки о мертвеце за два часа до того, как было найдено тело. Когда инспектор отправляется поговорить с Вульфом, он застает там вдову и его потчуют обычным дерьмом. Вдовица поручила Вульфу найти убийцу мужа, что, может, и не противоречит закону, но противоречит работе Полицейского управления города Нью-Йорка. Я прихожу сюда, расследуя не это, а совсем другое убийство, – и, как Бог свят, снова ты, и вдова в этом доме, где жила убитая девушка, расспрашиваете ее мать. Либо ты едешь в центр, либо ты арестован как важный свидетель.

– Так я под арестом?

– Нет. Я сказал: либо – либо .

– Хорошо иметь выбор. – Я достал из кармана монету в двадцать пять центов, подбросил, поймал и посмотрел, как легла: – Я выиграл. Едем.

Меня вполне устраивало увести его подальше от миссис Перес и этого дома. Поднимаясь на улицу по трем ступенькам, я думал о том, насколько все могло быть по-другому, приди он на полминуты раньше или спустись мы на полминуты позже. Влезая в полицейский автомобиль, я от души зевнул. Проспав менее трех часов, я весь день хотел основательно зевнуть, да все дела не давали.

15

Через шесть часов, в полвторого ночи, я сидел на кухне, уплетая черный хлеб (выпечки Фрица), копченую осетрину, сыр бри и молоко и просматривая утренний выпуск «Таймс» за пятницу, который прихватил по пути домой из окружной прокуратуры.

Я был на пределе. Днем я порядком набегался, а вечер – час с Кремером и четыре часа с парой помощников окружного прокурора – меня по-настоящему вымотал. Нелегко отвечать на добрую тысячу вопросов, которые ставят профессионалы, когда знаешь, что: а) нужно защищать границу между двумя группами фактов – общеизвестными и теми, которые им не дай Бог узнать; б) протокол допроса может подвести под статью, от которой вряд ли удастся отвертеться; в) малейший промах может загубить все дело. Из всех допросов, каким меня подвергали в полицейском управлении и в окружной прокуратуре, это был самый трудный. Мне дали всего две передышки – когда оставили в покое на десять минут, чтобы я смог перекусить несъедобным

сандвичем с ветчиной и пинтой снятого молока, и около десяти часов, когда я заявил, что либо мне разрешат позвонить, либо пусть запирают на всю ночь.

Те, кто думает, что автоматы в этом здании не прослушиваются, могут, конечно, так думать, но у меня свое мнение. Вот почему, когда Вульф поднял трубку и я сообщил ему, откуда звоню, мы повели разговор в безопасном ключе. Я доложил о встрече со Стеббинзом и сказал, что Стеббинз и ребята из окружной прокуратуры, как обычно, считают, будто я скрываю информацию, которую обязан им сообщить, что, как он прекрасно знает, чистый бред. Он ответил, что знает о моей встрече со Стеббинзом, что миссис Йигер ему позвонила, он попросил ее приехать к нему, и они обсудили положение. Он спросил, стоит ли Фрицу держать на огне тушеные почки, я ответил – не стоит, сижу на диете. В конце концов меня отпустили без четверти час; когда я вернулся, огни в доме были потушены, и на столе у меня не было записки.

Потребив должное количество хлеба, осетрины и сыра и узнав из «Таймс», что окружной прокурор надеется в ближайшем будущем сообщить об успешном расследовании убийства Йигера, я с трудом дотащился до моей комнаты на третьем этаже. Зубному врачу я еще много лет тому назад поклялся, что буду чистить зубы на ночь, но тут нарушил клятву.

Поскольку я справился со всеми заданиями, записки у себя на столе не обнаружил и крепко недоспал, я не стал включать говорящий будильник; продрав утром глаза, я увидел, что будильник показывает 9:38. Вульф, должно быть, уже позавтракал и поднялся в оранжерею. Я мог бы позволить себе поваляться в постели еще десять минут, но терпеть не могу мыкаться с утра в неизвестности, поэтому собрал волю в кулак и поднялся. В 10:17 я вошел в кухню, поздоровался с Фрицем и налил апельсинового сока. В 10:56 допил вторую чашку кофе, сказал Фрицу спасибо за ветчину и омлет с абрикосами и отправился в кабинет разбирать почту. Прогудел лифт, вошел Вульф, поздоровался, проследовал к своему письменному столу и осведомился, нет ли чего от Хьюитта по поводу Lycaste delicatissima. В своем репертуаре. Пусть он знал, что они не упрятали меня под замок как особо важного свидетеля, раз я был перед ним, и что у меня не было для него ничего срочного, иначе я бы не стал тянуть до одиннадцати, все равно мог хотя бы поинтересоваться, сколько меня продержали. Продолжая вскрывать конверты, я ответил, что от Хьюитта ничего нет.

– Сколько тебя продержали? – спросил он.

– Всего три часа после звонка. Пришел домой в начале второго.

– Верно, пришлось нелегко.

– Местами. Я отказался подписывать протокол.

– Правильно сделал. Приемлемо. Миссис Йигер рассказала мне, как ты сымпровизировал перед Стеббинзом. На нее произвело впечатление. Приемлемо.

Два «приемлемо» подряд – небывалое дело.

– Да что там, – сказал я, – всего лишь мои обычные осмотрительность и здравый смысл. А не то пришлось бы его пристрелить. – Я подал ему почту: – Какие будут задания?

– Никаких. Мы выжидаем.

Нажав на кнопку, он дал два звонка, долгий и короткий, чтобы принесли пиво, и занялся почтой. Через минуту явился Фриц с бутылкой и стаканом. Я зевнул и приготовил блокнот. Предстояла диктовка писем. Зазвонил телефон. Лон Коэн желал узнать, приятно ли я скоротал вечер в окружной прокуратуре и как это меня выпустили под залог посреди ночи. Я ему объяснил, что при умышленном убийстве под залог не выпускают, так что я выпрыгнул в окно и теперь числюсь в бегах. Когда я повесил трубку, Вульф приготовился диктовать; но только я взялся за блокнот, как телефон зазвонил снова: Саул Пензер хотел поговорить с Вульфом. Вульф не подал мне знака отключиться, поэтому я стал слушать.