Слоеный мир [СИ]
Шрифт:
Я знала, что у Андрея есть две квартиры в Москве и небольшой собственный офис. Когда мы еще не были женаты, он любил хвастаться передо мной принадлежащим ему имуществом. Видимо, стремясь произвести впечатление, он специально возил меня по городу на своем черно-малиновом «БМВ» и показывал, где и что ему принадлежит.
Офис оказался закрыт, и я поехала искать Андрея по его квартирам. Обе квартиры были трехкомнатными. Одна находилась практически в центре города, в доме постройки прошлого века, но в ней никого не было. Тогда я поехала в другую квартиру, попроще и поменьше, расположенную на Профсоюзной улице. Я тихонько открыла двери запасными ключами, которые он неосторожно хранил на даче. Думал, видно, что я об этом не знаю, но я знала, благодаря случайности. Однажды, задолго до нашей свадьбы, в ясный день мы катались с Андреем по Москве, но по пути ему нужно было поехать в свой офис, чтобы забрать оттуда какие-то документы. Но выяснилось, что ключи от офиса он потерял, по-видимому, случайно выронил, когда расплачивался на
В квартире на Профсоюзной я застала мужа пьяным с целой компанией голых девочек и мальчиков, совсем еще детей, с которыми сам он, и его телохранители, занимались любовью. Еще они все были под наркотой: по всей квартире валялись шприцы. Действие как раз было в самом разгаре, когда я вошла. Я устроила скандал, и сказала, что больше не желаю иметь с ним ничего общего. Но это было моей роковой ошибкой. Позже, анализируя ту ситуацию тысячи раз, я отчетливо поняла, что нужно было сразу бежать из этой квартиры, не говоря Андрею ни слова, тогда бы у меня был шанс спастись.
Андрей не дал мне уйти. Его телохранители скрутили меня и отвезли в какой-то подвал. Потом пришел он сам и, даже не пытаясь как-либо оправдываться, совершенно молча так избил меня, что целый месяц после этого я кашляла, и изо рта у меня шла кровь. Боже! Как же он надо мной издевался. Только тогда я догадалась, что за человек Андрей на самом деле.
К сожалению, я слишком поздно поняла, какая он мразь. Он был настоящим хищником и подонком, и его основным качеством была жестокость. Его целью, как я потом узнала, было жениться на мне, чтобы получить власть над моим отцом, от которого зависело многое в банковских делах по всей стране. Андрей заранее чувствовал скорое крушение своей финансовой пирамиды, и ему необходима была лицензия на легальную банковскую деятельность, поэтому, воспользовавшись знакомством с моим братом, он подкатился ко мне. И вот, женившись и получив надо мной полную власть, он быстро потерял всякий интерес ко мне лично. Как женщина, я не интересовала его никогда. Он вообще не интересовался женщинами. Из существ женского пола его, как оказалось, привлекали только девочки не старше четырнадцати лет, эдакие лолиты, но гораздо больше он интересовался мальчиками. Я же была нужна Андрею только как карта в игре, как рычаг постоянного давления на моего отца, и не более того. Но, именно поэтому, Андрей не мог себе позволить выпустить меня из под своей власти. Он понимал, что я не стану молчать.
После избиения меня опять увезли на дачу, правда, уже на другую, не в Кубинке, а гораздо дальше от Москвы, и заперли там под домашним арестом. Меня охраняли двое угрюмых тюремщиков-телохранителей, ни кого ко мне не впуская, и не выпуская меня за высокий дачный забор. Обслуживала меня пожилая неразговорчивая горничная Полина. В молодости она работала в системе исполнения наказаний, в женской тюрьме служила надзирательницей. Отныне я вынуждена была жить в абсолютно враждебном окружении. Фактически под домашним арестом. Правда, дача была прекрасно обставлена, оснащена всеми удобствами и центральным отоплением, и там имелось все необходимое для жизни, но меня напрочь лишили свободы. По телефону я не могла звонить, потому что на этой даче не было телефонов, а моя охрана пользовалась личными сотовыми. У меня же отобрали все сотовые и даже мой ноутбук. С внешним миром мне разрешали связываться только с помощью электронных писем к родителям. Но и эти письма меня заставлял писать под диктовку Андрей. Он специально для этого приезжал из Москвы. И если я не хотела писать, то, что он диктовал, Андрей грозил мне избиением и, даже дошел до того, что иногда писал письма моим родителям за меня сам. Я ужасно боялась боли и потому все-таки делала, в конце концов, все, что муж мне приказывал. Содержание этих писем было самым примитивным. Я должна была сообщать родителям, как я замечательно живу с Андреем на даче, как его люблю, что у меня все хорошо, и в Москву я в ближайшее время не собираюсь. А позвонить не могу, потому что на этой даче не работает сотовая связь из-за близости военного радиолокатора ПВО. Как потом я узнала, эти нелепые письма тогда были нужны Андрею, чтобы не вызвать никаких подозрений на счет моей печальной участи у моей семьи, поскольку, мой отец уже начал, используя свои связи, оформлять Андрею банковскую лицензию.
На этой даче я прожила более полугода — всю зиму и весну. Увезти меня оттуда Андрея заставило только то, что я заболела тяжелой формой пневмонии и чуть не умерла. Меня поместили в клинику, где был очень вежливый персонал, и отвели мне отдельную палату, но, как выяснилось, Андрей отрекомендовал им меня, как свою душевнобольную жену, даже предоставил какие-то подложные медицинские справки, и я опять оказалась в полной изоляции. Ни одному моему слову не верили, и связываться с кем-либо запрещали. А два угрюмых типа по-прежнему везде следовали за мной, даже если я шла в туалет, они обязательно терпеливо стояли у дверей и ждали, когда я выйду. За лето врачи меня подлечили и поставили на ноги. Андрей не появлялся. И меня это даже немного радовало, хотя в остальном моя жизнь никак не изменилась.
В начале осени моим телохранителям было приказано перевезти меня на прежнее место, что, и было исполнено. Там все повторилось снова: приезды Андрея, угрозы и написание фиктивных писем. И вдруг, как-то раз, ближе к ноябрю, в отсутствие Андрея, на территории дачи появился мой брат Саша. Он и рассказал мне, как в действительности развивались последние события.
Оказалось, что все это время, шантажируя отца моим благополучием, и не давая родителям видеться со мной, Андрей получил лицензию на банковскую деятельность, да еще и возможность прокручивать через свой банк огромные суммы государственных средств и за счет этих прокруток быстро увеличивать капитал. Мое странное затворничество на даче сначала не воспринималось моими домашними серьезно. Андрей часто заходил к моим родителям, передавал, якобы от меня, подарки, приветы, иногда фотографии, и рассказывал им, что я наслаждаюсь жизнью на даче и отдыхаю от города. Но, когда прошло месяцев восемь, все это стало выглядеть несколько странно. Родители почувствовали что-то неладное и захотели, во что бы то ни стало увидеть меня. Тогда Андрей придумал, что я на два месяца уехала в тур по Европе. Но два месяца быстро пролетели, и Андрей был вынужден придумать новую ложь. Он заявил моим родителям, что причина моей отрешенности от семьи в том, что я, дескать, сыта по горло родительской опекой за все предыдущие годы и хочу как можно дольше пробыть без их общества, поэтому не звоню и не стремлюсь к общению.
После такого «откровенного» разговора мама попала в больницу с инфарктом, а мой брат Саша решил поговорить со мной и выяснить, что же происходит на самом деле. Он вычислил, где я могу находиться, и приехал ко мне на дачу. Мои тюремщики не решились не пропустить его к сестре, хотя и отобрали у него сотовый телефон и, конечно, сразу же доложили Андрею. Я рассказала брату о том, как издевался надо мной мой муж. Но теперь и брат оказался на даче пленником и также как и я, не мог почти ничего сделать, чтобы выбраться оттуда: охрана была вооружена. Как нарочно, Саша никому не сказал, куда и зачем он едет. Но его машина осталась снаружи забора, и если бы нам удалось перелезть через этот забор, у нас был реальный шанс уехать.
Выбрав момент, когда один из охранников, тот, который, обычно, контролировал видеонаблюдение, куда-то ушел, мы связали горничную и перелезли через забор, приставив к нему лестницу с противоположной стороны дома, так, чтобы охранник у ворот не смог нас заметить. Как я сейчас понимаю, нужно было бежать к лесу и тогда, возможно, нас бы не нашли. Но, вместо этого мы пошли к машине. Рядом с Сашиным «Мерседесом», казалось, все было тихо. Но когда брат уже собирался сесть за руль, из-за ближайшего дерева выскочил второй охранник. Он до этого куда-то ушел с территории дачи, но мы же не могли предполагать, что он пошел устраивать засаду около Сашиной машины. Охранник без лишних слов ударил Сашу прикладом автомата по голове и, когда мой брат упал, защелкнул на его руках наручники. Потом подошел второй телохранитель, они запихнули нас в Сашину машину и опять привезли на дачу.
Вскоре приехал Андрей. Он был в ярости. По его приказу меня заперли на чердаке. Но, там имелись маленькие окна, и я видела все, что происходило во дворе дома. Андрей долго бил Сашу ногами. Мой брат был в наручниках и не мог оказать никакого сопротивления. Он даже кричать не мог, потому что рот ему заклеили широким скотчем. Когда он перестал шевелиться, его затащили в его же машину и двое телохранителей Андрея куда-то повезли моего брата. С тех пор я никогда больше его не видела. Как я потом узнала, они сожгли его вместе с машиной на шоссе, представив дело так, будто в автомобиле после ДТП загорелась электропроводка.
Потом Андрей поднялся на чердак и принялся за меня. В тот раз он выбил мне передние зубы и несколько раз очень сильно ударил головой о стену. После этого я впала в какое-то странное состояние тупого оцепенения. Видимо, я действительно сошла с ума, потому что совершенно перестала реагировать на происходящее вокруг, перестала говорить, и могла целыми днями сидеть, уставившись в одну точку. Мое сознание и восприятие были почти полностью отключены. Весь мир для меня померк и словно погрузился в плотный серый туман. Те дни я почти не помню, за исключением того, что меня постоянно насиловали охранники. Пользуясь моей полной беззащитностью, безмолвностью и безволием, и невозможностью пожаловаться даже Андрею, они делали со мной все, что хотели, столько времени, и такими способами, как им нравилось. Я была бессловесна, словно резиновая кукла, и терпела абсолютно все, потому что в тот период была безразлична к любым ощущениям. От моих тюремщиков не требовалось больших усилий. В своем состоянии я не способна была сбежать и не требовала специального ухода. Тогда как физически я была здорова: если меня брали за руку и куда-то вели, то я шла. Поэтому подкладывать под меня судно необходимости не было, и меня просто регулярно выводили в туалет. С едой тоже все было элементарно: я выполняла, словно робот, простые приказы. Мне говорили: «открой рот», и я открывала рот. Мне говорили: «глотай», и я глотала. Но вкус пищи я не ощущала и автоматически ела все, что мне приказывали есть. Кормили меня постоянно чем-то мягким, вроде пюре, поскольку более грубую пищу, из-за отсутствия большей части зубов, я просто не могла проглотить. На прогулки меня не выводили, видно, все же боялись, что сбегу.