Сломленные Фейри
Шрифт:
Умоляющий стон сорвался с моих губ, когда он прижал меня к себе, и электрический ток, охвативший его тело, заставил место, где его бедро было прижато к ноющему жару в моей сердцевине, гореть от такой острой потребности, что я почти умоляла его удовлетворить ее.
— Укуси меня, bella, — приказал он. — Adesso. (п.п. Сейчас)
Он откинул подбородок назад, и я мгновенно выполнила его приказ: мои клыки пронзили его тело так сильно, что живая струйка его крови мгновенно скользнула между моих губ и вниз по горлу.
Я еще никогда никого так не кусала. Когда я не контролировала себя. Когда я чувствовала, что подчиняюсь, и это заставляло
Даже когда хватка Данте ослабла от воздействия моего яда в его организме, его господство надо мной не ослабевало. Он наклонился вперед, его вес придавил меня к двери, мои бедра бились об него, и казалось, что я потеряла контроль над собой и своим желанием к нему.
Шов моих джинсов проходил прямо по моему клитору, когда я прижималась к его ноге, и пьянящий стон вырвался из глубины души, когда я почувствовала твердое давление его эрекции на мой живот.
Я пила все глубже, эгоистично, наслаждаясь тем, как его кровь поглощает меня. Он внезапно сбросил барьеры вокруг своей магии, и прилив силы, хлынувший в мое тело, превратился в поток, когда я без всякого сопротивления разрушила свои собственные стены.
Искры электричества пробегали по моему телу, жалили мои твердые соски, которые пробивались сквозь рубашку и терлись о его грудь. Я не знала, контролирует ли он ток, проходящий через него, но, клянусь, почти весь он находил путь между моих бедер, пульсируя, вибрируя, искрясь в этом маленьком комочке нервов, когда я прижималась к нему, пока мои клыки не выпали из его шеи, а с моих губ не сорвался громкий стон экстаза.
Я дрожала под ним, мое тело жаждало, чтобы он прикончил меня, разбил меня, уничтожил меня. Мой голодный взгляд упал на его рот, и на мгновение я подумала, что он даст мне то, чего я хочу, когда он наклонился так близко, что наши губы почти соприкоснулись, и его теплое дыхание омыло мою грудь, заставив меня выгнуть спину и поднять подбородок.
— Сейчас трудно поверить, что ты предназначена для кого-то другого, bella, — пробормотал Данте, глубокий гул его голоса вибрировал на моей груди, где мы были прижаты друг к другу.
— Я говорила тебе, что все еще чувствую то же самое, — ответила я, и наступила долгая тишина, прежде чем Данте взялся за ручку двери рядом с моей задницей и повернул ее.
Я упала назад, но его хватка на моих запястьях не позволила мне удариться о землю. Я устояла на ногах, но контакт между нами был потерян, и он отпустил меня, как только убедился, что я не упаду.
Он задержал на мне взгляд, глубоко зарычав, когда засунул руку под пояс и не пытался скрыть тот факт, что он поправляет свой стояк.
— Мне придется отбиваться от тебя? — поддразнил он, когда я продолжала смотреть на него, и я откинула голову назад к небу, застонав от разочарования, прежде чем повернуться и убежать от него.
Самодовольная усмешка Данте последовала за мной, пока я убегала от него, и я молча поклялась, что в скором времени он будет умолять меня об этом, чтобы отплатить ему за это.
Я добралась до дальнего края крыши, где нагромождение старых деревянных поддонов было собрано в то, что мы с Гаретом называли нашим фортом. Каждый год ветер и дождь наполовину разрушали эту маленькую игровую площадку, и каждый год мы находили еще больше хлама, валявшегося на улицах, и тащили его сюда, чтобы починить. Когда мы подросли, это место стало не столько игровой зоной, сколько местом, где мы проводили время.
— Раньше ты проводила свободное время, играя на крыше стрип-клуба? — спросил Данте, следуя за
— Когда мы были маленькими, мама не разрешала нам далеко заходить, пока мы играли, потому что, ну, Алестрия — дерьмовая дыра, и фейри здесь все, по крайней мере, немного развратны. К тому же поблизости нет ни одного парка. В нашем многоквартирном доме не было никакого открытого пространства, и, если честно, это место казалось чертовски роскошным. Мы не знали других детей, которые могли бы свободно распоряжаться такой огромной территорией. Иногда мы крали реквизит у стриптизеров, чтобы использовать для переодевания. А когда мы были совсем маленькими, Гарет воровал эти огромные зеленые фаллоимитаторы в виде члена Дракона, чтобы мы могли притворяться, что это мечи… Мы перестали это делать довольно быстро, когда мама поймала нас с ними и рассказала, куда люди обычно любят их засовывать…
Данте наполовину рассмеялся и издал полузадушенный звук в горле, одновременно придвинувшись ко мне.
— Не знаю, это самая грустная или самая смешная история, которую я когда-либо слышал, — признался он, и я закатила глаза, тоже ухмыляясь.
— Ну, мы не все можем быть принцами, рожденными для управления империями, у которых больше людей любят нас, чем пальцы на руках и ногах, — размышляла я. Дразнилка исчезала из моих слов, так как они напоминали мне о том, что я потеряла единственного мальчика, который любил меня по-настоящему, безгранично, как и полагается семье.
— Итак, почему ты думаешь, что его дневник привел тебя сюда? — мягко спросил Данте, напоминая мне о том, зачем я пришла в это место, наполненное воспоминаниями и душевной болью.
— В подсказке, которую он мне оставил, упоминалось место, где мы обычно смотрели на небо. И когда мы были здесь прошлым летом, мы провели здесь много вечеров, просто коротая время, наблюдая за звездами и гадая, есть ли им вообще до нас дело…
Уже скоро год, как я потеряла его. Я больше не смогу сказать прошлым летом, когда буду говорить о нем. Я даже не смогу сказать в прошлом году. Иногда, когда я вспоминала наше время вместе, мне казалось, что края моих воспоминаний размыты, некоторые детали потеряны в процессе воспроизведения, уже забыты. Время крало его у меня по частям. Только любовь, которую я носила в своем сердце, оставалась неизменной, как и в тот день, когда он ушел. Но даже боль теперь притуплялась. Она уже не была такой кровавой и грубой, как раньше, скорее, это была постоянная боль, которая пульсировала время от времени. Я больше не просыпалась с ожиданием, что он будет рядом. Горе не наваливалось снова, когда я пыталась отрицать, что его действительно больше нет. Мое сердце смирилось с этим, несмотря на то, что это разрушило меня в процессе.
Я позволила себе на мгновение почувствовать свое горе, купаясь в нем, заметив влагу на щеках лишь тогда, когда Данте осторожно смахнул слезы.
— Gareth sar`a per sempre nel tuo cuore (п.п. Гарет навсегда останется в твоем сердце), — пообещал он, и я вздохнула, потянувшись к своей магии, чтобы поискать здесь магию брата.
Стоило мне отойти от Данте, как я почувствовала прикосновение к своему нутру, знакомое покалывание магии Гарета.
Я следовала за вкусом его силы, пока не обнаружила, что стою у низкой стены, огибающей крышу. Я провела кончиками пальцев по одному из больших белых кирпичей, пока его сила ласкала меня.