Словарь для Ники
Шрифт:
Как порой хотелось бы вызвать из этой глубины их отражения! Взглянуть в глаза, попробовать выдержать их испытующий взгляд.
Кроме этого зеркала, от них ничего не осталось.
Ну, и кроме нас с тобой, Ника.
ЗИМА.
Вороны каркают — к дождю.
Совсем стемнело.
Деревья гнутся на корню от беспредела.
Пройдут дожди. Повалит снег.
В окно заглянет белый негр предвестьем стужи.
Но доживёшь до Рождества, а там,
ЗНАНИЕ.
Он думает, что знает все обо всём.
С годами обзавёлся очками, модной небритостью, компьютером, цитатами на все случаи жизни, язвительной улыбочкой всезнайки.
Если молчит — молчит многозначительно.
Любит поразглагольствовать о политике, религии, психоанализе и уж конечно о модернизме–постмодернизме. Порой ощущение внутренней пустоты подкатывает словно изжога. В этом предчувствии духовной катастрофы — единственная надежда на его спасение.
Но он принимает таблетки от колита, гастрита — болезней, характерных для замкнутых на себе людей мёртвого, книжного знания.
И
ИГРА.
Я бесшумно полз по росистой траве, мимо стволов высоких елей, огибая густой, колючий подлесок.
Если бы меня заметили, я был бы «убит». Ибо у нас в подмосковном пионерлагере началась военная игра — сражение между «красными» и «синими».
У меня выше локтя была повязка синего цвета. Я был назначен разведчиком. Должен был найти три фанерные стрелки, указывающие местонахождение штаба «противника». Их ещё вчера рассредоточил по лесу наш военрук — инвалид войны.
Настоящая война кончилась лишь недавно, и нам, мальчишкам, хотелось хоть в игре дорваться до того, чем обделил возраст, — до битвы с врагом, пусть условным. Убитым считался тот, у кого сдерут повязку.
Я полз, чувствовал далеко за спиной своих. А где-то впереди таился противник. Со своими разведчиками. И я боялся, что меня «убьют» в самом начале игры.
Похрустывали подо мной опавшие ветки. Какая-то крупная птица шумно выпорхнула из кустов.
Первая фанерная стрелка лежала на поверхности замшелого пня, пахнущего грибами. Она указывала направо — в сторону просвечивающей сквозь чащу поляны.
Сменив направление, я пополз к этому открытому, освещённому солнцем месту, где меня могли легко заметить. Еще издали в прогале между елей я увидел посреди поляны холмик и подумал, что вторая стрела, наверное, находится там.
Подбираясь поближе к краю поляны, неожиданно упёрся локтями во что-то твёрдое и холодное. Это была полускрытая травой и землёй пробитая каска, на дне которой скопилось немного тухлой воды. Если бы не эта вода, я бы нахлобучил её на голову.
Холмик на поляне зыбко шевелился, охваченный маревом какого-то движения. Он был похож на мираж.
Я
Впервые в упор увидел муравейник. Аккуратный склон его был грубо нарушен торчащей стрелой. Чтобы разглядеть, куда именно она указывает, необходимо было привстать. Только я начал приподниматься, как в чаще послышался шорох.
Я распластался, вжавшись в землю, покрытую хвоей.
Возможно, это был порыв ветра, а может быть, в отдалении пробежал кто-то из «красных». На всякий случай я затаился… Перед моими глазами двумя потоками сновали муравьишки, одни в сторону муравейника, другие от него.
Меня поразила их целеустремлённость. Все эти крохотные существа были заняты делом. Кто, выбиваясь из сил, волок к муравейнику крыло стрекозы, кто — былинку. Два муравья дружно тащили лепесток ромашки.
Те же, кто бежал от муравейника, спешно уносили куда-то белые яички–коконы.
Этот маленький народ совсем не боялся меня, Гулливером вторгшегося в их царство.
Дела муравьёв были серьёзными, настоящими. И мне вдруг показалось постыдным участвовать в дурацкой военной игре.
Я осторожно перевернулся на спину и сразу увидел на обступивших поляну елях какие-то красивые штучки, повисшие на проводах. Каждая из них, похожая на большую юлу, заманчиво блестела в свете солнечных лучей. Я бы не смог достать до самой нижней из них.
Только я поднялся, чтобы попробовать влезть на колючее дерево, как ко мне с гиканьем подбежали «красные», сорвали повязку.
И лишь это «убийство» спасло меня от настоящей гибели.
Как объяснил потом военрук, на ветках висели сброшенные во время войны с самолёта, какие-то особые мины.
ИКРА.
Уж не знаю, какое судно, мимоходом остановившись на рейде Шикотана, отгрузило для местного магазинчика партию ящиков с бутылками пива.
Это было «Жигулевское» из Владивостока, с далёкого материка! Новость мгновенно распространилась по острову, и я раскошелился — купил аж два ящика для команды сейнера «Юрий Гагарин», на котором часто выходил то в Охотское море, то в Тихий океан на ночной лов сайры.
На рассвете после нескольких суток успешного промысла мы собирались ложиться на обратный курс, когда в ходовую рубку, где я находился рядом со штурвальным и капитаном Дмитрием Ивановичем Кавайкиным, вошёл заспанный радист.
Он протянул капитану радиограмму. Ге текст гласил: «По разведданным у вас на борту «Жигулевское». Предлагаем махнуться: ящик пива на ведро икры. Можем подойти через четверть часа. Артюхов».
— Капитан пограничного катера, — пояснил Дмитрий Иванович. — Мы ещё бутылки не откупорили, а они уже прознали. Ну, что дадим?
— Вы здесь главный, — ответил я, приглядываясь к яркой точке на экране локатора.
— Они уже вот они, — улыбнулся Кавайкин. — Невтерпеж. Вконец одичали. Что ж, ладно, дадим один ящик.