Словарь Ламприера
Шрифт:
Им нечего было волноваться, думает из своего далека юноша на причале. Почти через два столетия он прочитает вахтенный журнал капитана Ланкастера, и скупой перечень происшествий и координат раскроет перед ним пространную историю преодолений и усилий небольшой флотилии. Сам Ланкастер рисуется ему человеком несгибаемой решимости завершить плавание и преодолеть все препятствия — либо умереть. По мере приближения к цели воодушевление охватывало все его существо, и каждый успех только укреплял его решимость.
Флотилия продвигалась к югу и достигла Канарских островов седьмого мая, а тропика Рака — еще через пять дней. Цинга не трогала их до самого августа, затем сразила сразу сто человек. Первого ноября они обогнули мыс Доброй Надежды. На Рождество 1600 года их захватил
Когда вечером последнего июньского дня флотилия вошла в устье Малаккского пролива, мореходы увидели свет сотни костров, протянувшихся вдоль берега. Костры горели всю ночь, и с наступлением утра капитан Ланкастер отправился на берег в гребной шлюпке. Султан Аче потчевал Ланкастера и его людей свежими фруктами и бараниной, жаренной на углях. Ланкастер подарил султану серебряный поднос и показал свою жалованную грамоту. В ответ султан передал приветствие Ее Величеству и подарил Ланкастеру слона. Голландцы такие неотесанные, думал султан, и слишком дотошно торгуются. Лучше он будет иметь дело с британцами. В августе Ланкастер обнаружил причину необыкновенно дружелюбного приема, который оказали ему в Аче. Все объяснялось тем, что в Бантаме, который лежал по ту сторону Малаккского пролива всего в нескольких днях плавания, тоже был перец, но султан Бантама продавал его за треть цены. Пришлось все пересмотреть, начав переговоры по снижению цены. Британцы оказались такими же неотесанными, как и голландцы, и султан Аче постановил отказывать в гостеприимстве всем торговцам, прибывающим в страну. Слона пришлось вернуть.
Четыре корабля плавали между Аче и Бантамом, выменивая свои товары на перец, а в крайнем случае пуская в ход деньги. Матросы наслаждались отдыхом, совершая легкие переходы от одной якорной стоянки к другой, тогда как торговцы жаловались на проволочки, набивали перцем трюмы и считали, день и ночь считали. Голландцы, которые изредка попадались им на пути, казалось, только радовались за них. Такая обходительность возбудила подозрения Ланкастера, но ему так и не удалось обнаружить в поведении голландцев злого умысла; кроме того, торговля шла хорошо. Так минули лето и зима. В Бантаме была основана торговая база, и в феврале следующего года, когда трюмы были заполнены перцем до отказа, капитан Джеймс Ланкастер решил, что пора домой. В двадцатый день апреля 1602 года четыре корабля подняли якоря, дали залп из орудий и взяли курс на Англию.
Лондонские вкладчики между тем впали в спокойствие безнадежности. Они не перестали ждать. Но их ожидание, после того как перестали приходить вести о кораблях, стало бесцельным и томительным. Встречаясь, они уже не говорили о своих кораблях. О них ничего не было слышно вот уже два года. Встречи вкладчиков совершались в напряженной атмосфере, и каждый из них понимал, что предприятие, по-видимому, потерпело крах. Их тяга к авантюрам значительно уменьшилась, и казалось, ничто не способно ее воскресить.
Однако их предчувствиям не суждено было сбыться, потому что за два океана от Англии перед четырьмя кораблями уже вставала Крыша мира, и, когда атмосферное давление упало, она втянула в себя ветра и бросила их через Индийский океан, где капитан Ланкастер распознал их природу и растянул на реях все имевшиеся в наличии паруса. Этот муссон должен был доставить их домой.
Первая весть о возвращении флотилии самым прозаическим образом прозвучала из уст французского купца, который прибыл в Лондон купить сала. Обычно Жюльен Бодегер салом не интересовался, да и Англия редко становилась ареной его торговых операций. Он покупал мавританские ковры, которые затем сбывал зажиточным провансальским буржуа. Салом занимался его кузен, но кузен заболел, а у него был подписан контракт на поставку сала для одной охотничьей гостиницы к северу от Арля.
Жюльен поддался на уговоры кузена. И теперь он был в Лондоне. Сало — скучный предмет для торговли, и его мавританские друзья не пришли бы в восторг, узнав о том, за каким грузом отправился Жюльен. Они предложили поставлять свои ковры морем в Лондон под присмотр Жюльена. Они слышали от своих торговых партнеров в Африке, что какая-то небольшая флотилия держит курс вдоль западно-африканского побережья. Жюльену следовало разузнать о ней в Лондоне на тот случай, если план сработает. Через три дня после появления в Лондоне Жюльен уже втолковывал то, что сказали ему мавританские друзья, каждому моряку, лодочнику, каждой портовой крысе, попадавшейся ему на пути. Но никто не мог понять толком фразу из четырех слов, которую он старательно повторял в порту, и, лишь достигнув ушей Филпота, де Вира и других вкладчиков, она зажгла в их душах, смирившихся с неудачей, слабый проблеск надежды. «"Эктор" э тре других», — вот и все, что Жюльен мог сказать по-английски.
Процесс исчезновения флотилии из виду и превращения ее сначала в объект неясных слухов, а затем и вообще в ничто стал разворачиваться в обратном направлении, поддерживаемый торговыми судами, которые приносили домой все более точные известия. За нечленораздельной фразой Бодегера последовали более вразумительные. Все четыре корабля целы и невредимы, говорилось в одном сообщении. Все три, говорилось в другом. Их трюмы полны, и их трюмы пусты. Их экипажи состояли из мертвецов, которые поддерживались на ногах каким-то странным светом, исходившим с топа грот-мачты, и корабли влеклись по морю русалками. Поползли слухи, что какой-то француз получил десять гиней от Филпота и де Вира за хорошие новости, и тут же в Шедуэлле расцвело прибыльное дело по сочинению правдоподобных историй на продажу ожидающим вкладчикам. Вкладчики насквозь видели людей, которые приходили к ним с этими фальшивками, но все равно платили.
При встречах они небрежно пересказывали друг другу эти байки, потешаясь над самыми фантастическими. История о том, как некий «Святой Антоний» был захвачен, а груз серебра, который он вез в своих трюмах, отобран, оказалась настолько удачной, что ее продали дважды. В последующие недели после появления в Лондоне Бодегера сообщения о приближающейся флотилии множились, причем количество самых очевидных противоречий и самых невероятных всплесков фантазии последовательно сокращалось. Да, речь шла о четырех кораблях. И трюмы их были полны под завязку. Двадцать первого сентября 1602 года их уже было видно из Даунса. Вкладчики больше не скрывали охватившего их ликования. Без сомнения, дерзкий проект окупил себя. Два дня спустя они узнали, что трюмы всех четырех кораблей загружены перцем, и поняли, что их изначальная отвага и неутомимые старания сохранить надежду ничего не значили по сравнению с коварным поворотом фортуны.
Четыре корабля вошли в Темзу с утренним приливом подобно женщинам строгих правил. Тысяча соблазнителей на протяжении всего пути пытались обольстить их тысячей смертельных опасностей, и в доказательство этого они гордо несли на себе шрамы отказов. Их мачты растрескались, паруса состояли из заплат, а борта представляли собой мешанину протекших и надставленных досок. Море — настойчивый влюбленный. Стоя на мостике «Дракона», капитан Ланкастер вел свои четыре судна туда, где их ждал лоцман, чтобы провести флотилию через речные мели. Они медленно двигались вверх по реке к Блэкуоллу, откуда пустились в плавание почти три года назад. Капитан думал о перце, который заполнял его трюмы, о миллионе фунтов перца и о цене, которую можно за них выручить. Восемь шиллингов за фунт. Во время обратного путешествия среди матросов чуть не вспыхнул мятеж, корабли буквально рассыпались на части, но все же капитан привел их в целости и сохранности, и теперь его сердце было занято только Англией. Их возвращение не собрало на пристани такой огромной толпы, какая провожала их в плавание, но Лондон почти не изменился. Почти не изменились и учредители экспедиции, вкладчики, которых, подходя к пристани, Ланкастер уже мог разглядеть на причале.