Словен. Первый князь Новгородский
Шрифт:
Сбигнев про себя согласился с решением Само. К чему понапрасну озлоблять противника? Племя аваров большое, лет через пять вырастут новые бойцы, они заступят на место погибших и примутся мстить за уничтожение поверженных. Да и своих потерь не избежать; лучше всего отпустить врагов восвояси, пусть они зализывают раны за рекой, помня преподнесенный им урок.
Впрочем, такие вопросы его уже меньше всего занимали. Он думал о девушке, чудом спасенной им от смерти. Едва поступил приказ о приостановлении движения, он приказал раскинуть
Как видно, в ней еле дух держался. Сбигнев осторожно положил ее возле огня, снял плащ, чтобы пламя отогрело ее. И действительно, она стала оживать, порозовели ее щечки, задрожали веки. Тогда он влил ей в рот немного вина. Она поперхнулась, закашлялась и открыла глаза.
— Как ты себя чувствуешь? — участливо спросил он.
— Хо-ро-шо, — медленно ответила она.
— Есть хочешь?
— Не знаю…
— Эй, кто там? — крикнул он.
Вбежал один из телохранителей.
— Достань хоть из-под земли мясной бульон!
Тот мигом исчез за пологом входа.
Вернулся скоро:
— Дружинники рядом варят мясную похлебку, вот взял у них…
— Молодец! Хвалю за сообразительность.
И — девушке:
— Ешь, не стесняйся.
Тоненькой ручкой взяла она ложку, медленно зачерпнула похлебку, поднесла ко рту и не спеша проглотила. Лицо ее, бледное, исхудавшее, измученное, приковывало взгляд старого вояки, вызывало сочувствие и сострадание, он готов был кинуться исполнять любое ее желание. Почему родилось это намерение, он не знал и не задумывался, но получал большое наслаждение смотреть на нее, слышать ее дыхание, ощущать на себе ее благодарный взгляд.
— Как тебя зовут? — спросил он, когда она закончила есть.
— Денницей, — еле слышно прошептала она.
— Вот что, Денница, сейчас я прикажу принести горячей воды, ты помоешься и заодно как следует прогреешься. А потом позову лекарей, пусть они над тобой поколдуют и прогонят болезни, если найдут.
В походах он возил с собой большую бочку, в которой часто мылся, потому что был большим чистюлей и не терпел на себе грязь и пыль. И сейчас никого из дружинников не удивило, когда он распорядился внести в шатер бочку и нагреть воды.
Когда это было исполнено, а горячая вода налита, Сбигнев повесил на крючок полотенце, рядом положил мыло, сказал Деннице:
— Забирайся и распаривайся до красноты тела. Не спеши, никто мешать не посмеет, я буду находиться рядом, возле шатра. Коли понадоблюсь, шумнешь, тут же явлюсь.
Он взглянул на ее платьице, крякнул:
— Одежды девичьей у меня нет, достанем потом. А пока оденешься в мою рубашку, сверху накинешь кафтан. Там за занавеской моя походная кровать, ляжешь на нее.
Примерно через час Денница позвала его. Он вошел в шатер. В бочке ее не было, значит, помылась. Спросил, приблизившись к занавеске:
— Мягка ли перинка?
— Одно блаженство, — ответила
— Ну спи, спи, — умиротворенно проговорил он, на цыпочках удаляясь из шатра. У входа присел на скамеечку и здесь стал принимать людей, которые шли по тому или иному делу. Часто, когда кто-то повышал голос, он одергивал его и говорил, приложив палец к губам:
— Тихо, человек почивает…
Постель себе постелил на кошме, которую бросил на пол. Укладывался, удовлетворенно покряхтывая и улыбаясь в пышные седые усы.
Денница проспала ночь и весь следующий день. И снова Сбигнев никого не пускал в шатер, оберегая ее покой.
Вечером, поколебавшись, зажег свечу, подошел к занавеске, спросил негромко:
— Денница, проснулась? Пора ужинать…
Сначала было тихо, потом послышалась возня, девушка ответила испуганно:
— Я так долго спала. Сейчас, сейчас встану, примусь за работу!
— Одевайся и садись за стол. Не надо никакой работы.
Скоро она появилась из-за занавеса, одетая в его длинную и широкую рубашку. Вид у нее был крайне несуразный, и он уже хотел рассмеяться, но, боясь смутить или обидеть ее, пересилил себя, показал на табурет, произнес:
— Наверно, проголодалась? Садись.
Она села и с жадностью уставилась на еду. Тут была отварная баранина и куски сыра с хлебом, в кружках травяной отвар.
— Бери смелее и ешь, — подбодрил он ее.
Она взяла двумя руками кусок баранины и вцепилась в него крепкими зубками, стала поспешно есть, изредка взглядывая на него, как бы извиняясь за свой аппетит.
— Если бы меня не разбудил, я и дальше спала, — наконец сказала она. — Чтобы весь день проспать, со мной такого никогда не было.
— Ты почивала не день, а день, ночь и еще день, — улыбаясь, поправил ее Сбигнев.
Она удивленно уставилась на него большими голубыми глазами, спросила:
— Неужто правда?
— Истину говорю.
— Вот здорово! А у меня все это время как один миг пролетел, даже снов никаких не видела!
Сбигнев смотрел на нее и замечал, что лицо ее посвежело, на щечках появился легкий румянец, и сама она до неузнаваемости изменилась. Это была уже на замарашка-раба, а красивая девушка со скупыми, но изящными движениями, мягкой улыбкой на пухлых губках и невинным кокетливым взглядом. Он невольно ею залюбовался.
— Теперь ты под моей защитой. А я все-таки как-никак — воевода! — начал храбриться он.
— Я даже не знаю, как благодарить тебя, воевода, — ответила она, награждая его ясным взглядом.
— Мне не надо никакой благодарности. Я это делаю искренне и от всей души.
— Я никогда не забуду твоей доброты, воевода.
— Зови меня просто Сбигнев.
— А это удобно?
— Я так желаю.
Она наклонила голову в знак согласия. Наклонила так изящно, так очаровательно, так обворожительно, что у него дух занялся.