Слово 30. О богословии четвертое, о Боге Сыне второе

Ухищренные твои доводы и сплетения умозаключений достаточно поколебал я силой Духа, а также на возражения и противоположения из божественных Писаний (которыми святотатцы истины, скрадывая смысл написанного, склоняют на свою сторону многих и возмущают путь истины) дано уже мной общее решение, и решение, сколько сам себя уверяю, для благомыслящих не неясное, а именно те изречения Писания, которые более возвышенны и боголепны, приложил я к Божеству, а те, которые более низки и человекообразны, отнес к новому нас ради Адаму и к Богу, сделавшемуся страждущим в борьбе с грехом. Но, поспешая словом, не рассмотрел я каждого из таковых выражений в отдельности. Поскольку же ты, чтоб не увлечься толкованиями, имеющими вид вероятности, требуешь кратких решений и на эти выражения, то, для облегчения памяти разделив числами, подведу их под общий обзор.

Первое и особенно готовое у них изречение есть следующее: Господь имел меня началом пути Своего прежде созданий Своих (Притч. 8:22). Как отвечать на это? Не станем ни обвинять Соломона, ни отвергать прежнего за последнее его падение, ни толковать, что здесь представлена говорящею Премудрость, то есть то ведение и тот художнический ум, по которым все сотворено. Ибо Писание часто олицетворяет многие даже и бездушные вещи, например, море говорит то и то (Ис. 23:4), и бездна говорит: не во мне она (Иов. 28:14);

также небеса представлены проповедующими славу Божию (Пс. 18:1), и мечу повелевается нечто (Зах.13:7), горы и холмы вопрошаются о причинах взыграния (Пс. 113:6). Но не будем отвечать подобным этому образом, хотя некоторые прежде нас и выдавали это за нечто твердое. Напротив, положим, что это слова самого Спасителя — истинной Премудрости. И рассмотрим их несколько внимательнее. Какое из существ не имеет причины? Божество. Ибо никто не скажет нам причины Бога; иначе она была бы первоначальнее самого Бога. Но какая причина тому, что Бог ради нас приемлет человечество? — Та, чтоб все мы были спасены. Ибо какой быть иной причине? Итак, поскольку здесь находим и слово: «создал», и другое ясное выражение: «рождает меня» (Притч. 8:25), то объяснение просто. Сказанное с присовокуплением причины припишем человечеству, а сказанное просто, без присовокупления причины, отнесем к Божеству. Но не слово ли: «создал» сказано с присовокуплением причины? Ибо Соломон говорит: создал меня началом путей Своих прежде созданий Своих. Дела рук Его — истина и суд (Пс. 110:7), для которых помазан Он Божеством, потому что это помазание относится к человечеству. Но слово «рождает меня» употреблено без присовокупления причины, иначе укажи, что к нему прибавлено. Итак, кто будет спорить, что Премудрость называется творением по рождению дольному, и рождаемой — по рождению первому и более непостижимому?

Из этого происходит и то, что Сыну дается наименование раба, благослужащего многим (Ис. 53:11),и что Ему велено назваться рабом Божиим (Ис. 49:6). Ибо действительно, для нашего освобождения послужил Он плоти, рождению, немощам нашим и всему, чем спас содержимых под грехом. А для низости человека что выше того, как соединиться с Богом, и через такое соединение стать Богом и столько быть посещенным Востоком свыше (Лк. 1:78), чтоб и рождаемое Святое нареклось Сыном Божиим (Лк. 1:35), и даровано было Ему имя, выше всякого имени (а это что иное, как не то же, что быть Богом?), чтоб всякое колено преклонилось (Флп. 2:9, 10). Истощившему Себя за нас, и образ Божий Соединившему с образом раба, чтоб знал весь дом Израилев, что и Господом и Христом Его Бог сделал (Деян. 2:36)? Ибо это было как по действию Рожденного, так и по благоволению Родителя.

А что занимает второе место между важнейшими для них и непреоборимыми изречениями? — Ибо надлежит Ему царствовать, доколе, и проч. (1 Кор. 15:25), небо должно принять до времен совершения всего (Деян. 3:21) и сидеть одесную до покорения врагов (Евр. 1:13). Что ж после того? Перестанет царствовать? Сойдет с небес? Кто ж, и по какой причине, положит конец Его царствованию? Какой ты дерзкий и не терпящий над собой царя толкователь! Впрочем, и ты знаешь, что Царству Его не будет конца (Лк. 1:33). Но впадешь в заблуждение по незнанию, что слово «доколе», не всегда противополагается будущему времени, а напротив, означая время до известного предела, не исключает и последующего за этим пределом. Иначе (не говорю о другом чем) как будешь понимать слова: буду с вами до скончания века (Мф. 28:20)? Ужели так, что после этого не будет Он с нами? Что за рассуждение! Но ты грешишь не от одного этого незнания, но и от того, что не различаешь значений. Сын именуется царствующим, — в одном смысле как Вседержитель и Царь хотящих и нехотящих, а в другом, как приводящий нас к покорности и подчинивший Своему Царствию тех, которые добровольно признают Его Царем. И царствию Его, если понимать его в первом значении, не будет конца, а если понимать во втором, будет ли какой конец? — Тот, что нас спасенных примет под руку Свою (ибо покорившихся нужно ли еще приводить к покорности?), а потом восстанет Судией земли (Пс. 93:3) и отделит спасаемое от погибающего, потом станет Бог посреди богов спасенных, чтоб рассудить и определить, кто такой достоин славы и обители. Присовокупи к этому и ту покорность, какой ты покоряешь Сына Отцу! Что говоришь? Разве Сын не покорен теперь? Но, будучи с Богом, Он совершенно должен покорствовать Богу. Или о каком разбойнике и противнике Божием слово у тебя? Напротив, прими во внимание следующее. Как за меня назван клятвой (Гал. 3:13). Разрешающий мной клятву, и грехом (2 Кор. 5:21). Берущий грех мира (Ин. 1:29), и Адам из ветхого делается новым, так и мою непокорность, как Глава целого тела, делает Он Своею непокорностью. Поэтому пока я непокорен и мятежен своими страстями и тем, что отрекаюсь от Бога, до тех пор и Христос, единственно по мне, называется непокорным. А когда все будет покорено Ему (покорится же, поскольку познает Его и переменится), тогда и Он, приведя меня спасенного, исполнил Свою покорность. Ибо в этом именно, по моему, по крайней мере, рассуждению, состоит покорность Христова — в исполнении воли Отчей. Покоряет же и Сын Отцу, и Отец Сыну, поскольку Один действует, и Другой благоволит (как сказано мной прежде). И таким образом, Покоривший представляет покоренное Богу, усвояя Себе нашу покорность.

Такое же, кажется мне, значение имеют слова: Боже, Боже мой, внемли Мне, для чего ты оставил Меня (Пс. 21:1)? Ибо не Сам Он оставлен или Отцом, или собственным Божеством, Которое (как думают некоторые) убоялось будто бы страдания, и потому скрылось от страждущего (кто принудил Его или вначале родиться на земле, или взойти на крест?), но (как говорил уже я) в лице Своем изображает нас. Мы были прежде оставлены и презренны, а ныне восприняты и спасены страданиями Бесстрастного. Подобно этому усваивает Он Себе и наше неразумие, и нашу греховность, как видно из продолжения псалма, потому что двадцать первый псалом явно относится ко Христу.

Под тот же взгляд подходит и то, что Он навык послушанию, а также Его вопль, слезы, молитва услышаны были за Свое благоговение (Евр. 5:7.8), — все это совершается и чудесным образом присовокупляется от нашего лица. Сам Он, как Слово, не был ни послушлив, ни непослушлив (так как то и другое свойственно подчиненным и второстепенным, и одно добронравным, а другое достойным наказания), но, как образ раба (Фил. 2:7), снисходит к сорабам и рабам, приемлет на Себя чужое подобие, представляя в Себе всего меня и все мое, чтоб истощить в Себе мое худшее, подобно тому, как огонь истребляет воск, или солнце — земной пар, и чтоб мне, через соединение с Ним, приобщиться свойственного Ему. Поэтому собственным Своим примером возвышает Он цену послушания и испытывает его в страдании, потому что недостаточно бывает одного расположения, как недостаточно бывает и нам, если не сопровождаем его делами, ибо дело служит доказательством расположения. Но, может быть, не хуже предположить и то, что Он подвергает испытанию наше послушание и все измеряет Своими страданиями, водясь искусством Своего человеколюбия, дабы на собственном опыте узнать, что для нас возможно, и сколько должно с нас взыскивать, и нам извинять, если при страданиях принята будет во внимание и немощь. Ибо ежели и Свет, который по причине покрова [1] светит во тьме (Ин. 1:5), то есть в этой жизни, гоним был другой тьмой (имею в виду лукавого и искусителя), то тем более потерпит это из-за своей немощи тьма [2]. И что удивительного, ежели мы, когда Свет совершенно избежал, бываем несколько настигаемы? По правому об этом рассуждению, для Него больше значит быть гонимым, нежели для нас — быть настигнутыми. Присовокуплю к сказанному еще одно место, которое приходит мне на память и очевидно ведет к той же мысли, а именно: как Сам Он претерпел, быв искушен, то может и искушаемым помочь (Евр. 2:18).

Будет же Бог каждый в своем порядке (1 Кор. 15:23) во время совершения (Деян. 3:21), то есть не один Отец, совершенно разрешивший в Себя Сына, как свечу, которая извлечена на время из большого костра, а потом опять в него вложена (савеллиане не соблазнят нас таким изречением), но всецелый Бог, притом когда и мы, которые теперь, по своим движениям и страстям, или вовсе не имеем в себе Бога, или мало имеем, перестанем быть многим, но сделаемся всецело богоподобными, вмещающими в себе всецелого Бога и Его единого. Вот то совершенство, к которому мы спешим! И о нем-то особенно намекает сам Павел. Ибо что говорит он здесь неопределенно о Боге, то в другом месте ясно присваивает Христу В каких же словах? — Где нет Еллина, ни Иудея, ни обрезания и ни необрезания, варвара и Скифа, раба и свободного, но все и во всем Христос (Кол. 3:11).

В третьем месте поставь выражение: больше (Ин. 14:23), и в четвертом: Богу Моему и Богу вашему (Ин. 20:17).

Если бы сказано было больше, но не сказано равен (Ин. 5:18-21), то это выражение имело бы, может быть, у них некоторую силу. Когда же находим то и другое сказанным ясно, что возразят эти неустрашимые? Чем подкрепятся? Как согласят несоглашаемое? Ибо невозможно, чтоб одно и то же в рассуждении одного и того же и в одинаковом отношении было и больше и равно. Не явно ли, что Отец больше Сына по виновности и равен по естеству? А это и исповедуем мы весьма здравомысленно. Разве иной, подвизаясь еще крепче за наше учение, присовокупит имеющее бытие от такой Вины не меньше Безвиновного, ибо что от Безначального, то причастно славы Безначального, а к этому присовокупляется и рождение, которое, для имеющих ум, само по себе важно и досточтимо. Но мысль, что Отец больше Сына, рассматриваемого по человечеству, хотя справедлива, однако же маловажна. Ибо что удивительного, если Бог больше человека?

Таков наш ответ да будет тем, которые много кричат о слове больше, о слове же Бог скажем: Отец называется Богом не Слова, но видимого (ибо как быть Богом Того, Кто в собственном смысле Бог?), равно как и Отцом не видимого, но Слова. Ибо во Христе два естества; а потому в отношении к обоим естествам имена Бог и Отец употребляются частью собственно, частью же не собственно, и противоположно тому, как говорится это о нас; потому что Бог есть наш Бог собственно, но Отец наш — не собственно. И это-то само, то есть сочетание имен, и притом имен, из которых одни другими заменяются по причине соединения естеств, вводит в заблуждение еретиков. А доказательством такой замены служит то, что когда естества различаются в понятиях, тогда разделяются и имена. Послушай, как говорит Павел: да Бог Господа нашего Иисуса Христа, Отец славы (Еф. 1:17). Бог Христа, а славы Отец, хотя то и другое одно, но не по естеству, а по совокупности их. Что может быть яснее этого?

В-пятых, считай выражения, по которым Сын приемлет жизнь или суд (Ин. 5:26,27), или наследие народов (Пс. 2:8), или власть над всякой плотью, или славу, или учеников (Ин. 17:2,6,22), или тому подобное. И это относится к человечеству. А если припишешь и Богу, не будет несообразности, потому что припишешь не как приобретенное, но как от начала принадлежавшее, и притом по естеству, а не по благодати.

В-шестых, положи выражение: Сын ничего не может творить Сам от Себя, если не увидит Отца творящего (Ин. 4:19). В рассуждении должно заметить, что слова «может» и «не может» не в одном смысле употребляются, но многозначны. Иное называется невозможным по недостатку сил в известное время и на известное действие; например, ребенок не может бороться, щенок — видеть или драться с таким-то, но со временем будет, может быть, и бороться, и видеть, и драться с таким-то, хотя с другим драться и тогда останется для него невозможным. Иное бывает невозможным в большей части случаев, например, не может укрыться город, стоящий наверху горы (Мф. 5:14). Но в ином случае мог бы он и укрыться, если бы загорожен был большею горой. Иное невозможно по несообразности, например, могут ли поститься сыны чертога брачного, пока в доме жених (Мф. 9:15, Мк. 2:19), или телесно видимый Жених (ибо в Его присутствие время не злостраданий, но веселья), или умосозерцаемое Слово (ибо должны ли телесно поститься очищенным Словом?). Иное невозможно по недостатку воли, например, не мог там сотворить знамений из-за неверия приемлющих (Мк. 11:5,6). Поскольку при исцелениях нужны и вера врачуемых и сила врачующего, то по недостатку одного делалось невозможным и другое. Но не знаю, не причислить ли и это к невозможному по несообразности? Ибо несообразно было бы исцелить поврежденных неверием. Невозможность по недостатку воли выражается также в словах: не может мир ненавидеть вас (Ин. 7:7) и: как вы можете говорить добро, будучи злы (Мф. 12:34)? Ибо почему было бы невозможно то или другое, если не потому, что нет на это воли? А иногда называется невозможным и то, что, хотя невозможно по природе, однако же могло бы стать возможным по воле Божией, например, невозможно тому же человеку родиться в другой раз (Ин. 3:4), и невозможна игла, принимающая в себя верблюда (Мф. 19:24). Ибо что препятствовало бы и этому быть, если бы стало то угодно Богу? Но вне всех этих невозможностей совершенно невозможное и несбыточное; и оно-то составляет предмет настоящего изыскания. Как признаем невозможным, чтоб Бог был зол или не существовал (это показывало бы в Боге бессилие, а не силу), или чтоб существовало не существующее, или чтоб дважды два было вместе и четыре и десять; так невозможно, и ни с чем не совместимо, чтоб Сын творил что-либо такое, чего не творит Отец. Ибо все, что имеет Отец, принадлежит Сыну; как и наоборот, принадлежащее Сыну принадлежит Отцу. Итак, ничего нет собственного; потому что все общее. И само бытие у Них общее и равночестное, хотя бытие Сына и от Отца. Потому и говорится: Я живу Отцом (Ин. 6:57), не в том смысле, что жизнь и бытие Сына поддерживаются от Отца, но в том, что Сын от Отца существует довременно и безвиновно. Что же значат слова: как видит творящего Отца, так и творит? Ужели и здесь то же, что видим в списывающих картины или письмена, которые не иначе могут написать верно, как смотря на подлинник и им руководствуясь? Возможно ли Премудрости иметь нужду в Учителе, или то одно и делать, чему научена? Как же творит или творил Отец? Ужели Он создал другой мир прежде настоящего, и создаст будущий, а Сын, смотря на них, как настоящий создал, так и будущий создаст? Итак, по этому рассуждению четыре мира: два — творение Отца и два — творение Сына. Какое неразумие! Но Сын очищает проказы, освобождает от бесов и болезней, животворит мертвых, ходит по морю и совершает все прочее, что им сотворено; над кем же и когда совершал это прежде Сына Отец? Не явно ли, что одни и те же дела Отец предначертывает, а Слово приводит в исполнение, не рабски и слепо, но с ведением и владычественно, точнее же сказать, отечески. Так понимаю я слова: что сотворено бывает Отцом, это и Сын творит также, не в подражание сотворенному, но по равночестию власти. И это означается, может быть, словами: доныне и Отец делает, и Сын (Ин. 5:17), в которых, впрочем, разумеется не одно сотворение, но также домостроительство и сохранение сотворенного; как видно из слов: творит ангелами Своими духов и ставит землю на твердых основах (Пс. 103:4,5), тогда как земля водружена и ангелы сотворены однажды; также образует горы и творит ветер (Ам. 4:13), тогда как закон для них дан однажды, действие же и ныне постоянно продолжается.