Слово-амулет

Иванова Алёна Владимировна

Творец, покоривший вершины искусства, держит в своих руках людские души. Он владеет думами и чувствами, влияет на самоощущение и ментальность, на настоящее и будущее. Эта идея гармонично вписывается в концепцию поэзии Алёны Ивановой и находит отклик:

И летописно и изустно Петь Красоту – источник Света. Творцы извечного Искусства, Ваш дар – величие планеты!

Рассуждая подобным образом, писательница бережно относится к своему предназначению и, как следствие, к каждому слову. В её творчестве нет случайностей, непродуманное™, легкомысленности, небрежности. За любой фразой скрывается смысл, зашифрованный с помощью рифм и ритмов, слогов и звуков. Для читателя, который знакомится со сборником «Слово-амулет», стихотворения становятся одновременно музыкой, отзывающейся в сердце, и своего рода ребусом из мыслей и чувств, из нот и букв:

Музыка Ночи – симфония скорби и страсти. Кто-то её почитает сродни фетишу. Кто-то поёт, в повседневность вплетая отчасти. Кто-то играет. А я её тоже пишу.

Его необходимо разгадать, чтобы не просто постичь основы творчества автора, но и научиться новым взглядом смотреть на литературу и жизнь, на любовь и отношения с людьми, на природу за окном и картину великого живописца, на популярный мюзикл и мелодию, сыгранную гениальным оркестром, на воспоминания и легенды, дошедшие из глубины времён, на достопримечательные места родного города и личности его обитателей.

Президент

Академии Литературного Успеха,

член Союза писателей России

Ирина Игоревна Малкова

Рецензии

* * *

Уважаемая Алёна, здравствуйте.

С радостью прочитал Ваши стихи. Тонкая, почти акварельная, живопись с яркими чёрточками чудных поэтических и эмоциональных открытий. Главное сейчас – не сбиться со своей тропы. В многоголосии современной макулатурной поэзии очень трудно быть услышанным. Но это участь любого таланта… Дай Бог, чтобы у Вас всё сложилось благополучно. Дерзайте.

Желаю успехов!

Сопредседатель правления Союза писателей России,

член Международного сообщества писательских союзов,

действительный член Петровской академии наук и искусств,

писатель, поэт Константин Васильевич Скворцов

* * *

Недавно мне посчастливилось познакомиться с творчеством Алёны Ивановой, участницы международных писательских форумов и победительницы всероссийских литературных конкурсов. С большим удовольствием я прочитала её стихотворения на темы искусства, природы, любви, философских размышлений и т. д. Впечатления потрясающие. Автор великолепно владеет теорией стихосложения. Хотелось бы особенно остановиться на лексике. Алёна Иванова использует богатейший словарный запас, что говорит об эрудированности автора. Её тексты отличаются высокой лексической сочетаемостью, за этим стоят фундаментальные знания лингвистики. И, конечно же, автора отличает содержательная сторона его творений, что подчёркивает глубокую духовную составляющую самой Алёны Ивановой. Рекомендую к прочтению.

Зав. кафедрой гуманитарных дисциплин ОТИ НИЯУ МИФИ,

кандидат филологических наук, доцент

Марина Владимировна Ползунова

Стихотворения

Библиотека книжных душ

«Не хлопать дверью!» (Впрочем, двери вовсе нет.) «Здесь не шумят!» (Но тишина царит от века.) Добро пожаловать! Моя Библиотека Всегда открыта, словно книга. Культпросвет Неумолимо возвышает человека. Вам скоро выпишут читательский билет. Безвестный путник… Ваше имя – для людей. Оно – ничто наедине с собой и чаем В ином краю страниц и слов: он обитаем Лишь Персонажами да горстками гостей — Его Читателей. Мы – то, что мы читаем. И что ни брат ваш, то изрядный лицедей. И кто-то мнит: он перед книгой всемогущ. Её сквернит, надев геройскую личину. Того по долгу и по совести низрину Я, Архивариус печальных книжных душ. Прошу за мною! Полог тайны их откинут. Маэстро ветер, в коридорах гряньте туш! Читальный зал. Пустынно. Свет настольных ламп. В нём согреваются увядшими мечтами, Любуясь бережно хранимыми цветами, Альбомы ветхие с гнильцою по углам; Чуть слышно шамкают зияющими ртами. Им снова грезится душистый фимиам. Сюда, по лестнице спускайтесь на этаж. Пусть не смущает вас назойливая морось. Осколки слёз былых кумиров… Капли в море Чреды эпох. Увы, утих ажиотаж. Беда бестселлеров. O tempora! O mores! [1] Диктует мода – не талант – большой тираж. Пройдёмте ниже. Осторожно: всюду – топь. Удел забытых и потерянных – трясина. Набились плотно под обложки пыль и тина. Вдали блуждают огоньки болотных троп: Надежда пленников немых неугасима — Запечатлеет мох следы знакомых стоп. Ещё этаж. А это – школьный коридор. Не по годам интер-активным в услуженье Идут, сконфуженно теснясь от униженья, Под прессом лени пережившие позор… Да что романы – сказки в кратком изложенье! Запрещено им ранить нежный кругозор. За мною, вниз! Ну, кто здесь тянет уголок? Взгляните: бедный, он заломлен как закладка. Приют обиженных небрежною повадкой — Залитых чаем, растрепавших корешок… Не перечислить! Им неведома разгадка, За что их мир непредумышленно жесток. Ещё чуть ниже! Нестерпимый тяжкий стон. Отдел, где голос обретает боль увечных. То жертвы умысла и злости бессердечных. Здесь все, разорванные в клочья, что щитом Закрыли в ссоре, все дефектные навечно, Чей лик измазал ученический жаргон. Пора оставить их. Пожалуйте сюда. Да, молодёжь у нас с недюжинной смекалкой. Не парадокс ли это: классика на свалке? Все раритеты, дорогие, иногда — Лишь грёза… Нынче же бесценное не жалко. А фолианты безответны. В том беда. Уже недолго! Скрип. Бренчанье бубенцов. Сквозят во мраке стеллажи, совсем пустые. Среди Читателей есть Критики слепые. А вот и призраки непризнанных творцов: Вмиг чуют Критика, забитые, худые, И жаждут мести за отметины рубцов. Смелей, для нас они – лишь тени. Вниз. Отдел. Вы побледнели? Не волнуйтесь: там, на блюде, Мои помощники, прилежные до жути. Да, черви. Книжные. Как раз в разгаре дел. Да, жрут листы. Бывают книги точно люди: Одна обложка. Что ж, Читатель оскудел. Один этаж – и наша цель: Архивный зал, Моя обитель. Он, по сути, оружейный. Конец экскурсии – извечно совершенный!.. Табличка «Выход» не горит? Я вас ввязал В дурное дело? Не кричите, оглашенный! Финал истории сразит вас наповал. Ты погрузился в чтенье очень глубоко. Библиотека не разверзнет подземелье. Читатель, в книжный переплёт попал ты с целью Понять судьбу Литературы широко. Ты критик – что ж, зарубят. Грешник – тронет прелью. Читака – что ж, червём пролезешь далеко. Да, безоружен потаённый ваш скелет. Маэстро ветер триумфально завывает. Вас Архивариус к ответу призывает. В моей руке не шпага. Слово-амулет. Но слово меткое, и слово убивает. Туше! А вот и ваш читательский билет.

1

О temporal О mores! – (лат.) О времена! О нравы!

Музыка сердца [2]

День умолкает, глаза гасит ясные. Сумрак сонливый крадётся, мертвит. Там, где сгущается мнимо всевластная Тьма нелюдимая, тишь безучастная, Музыка сердце живит. Музыка Ночи – живая симфония — Стелется шлейфом дрожащих свечей. Ныне искусство вершится в гармонии. Ночь призвала на свою церемонию Россыпи нот и ключей. Музыка тайны блистательной Оперы. Искры из жезла, огни на воде. Кто, вопреки прагматичным и чопорным, Из бутафории создал утопию, Звёзды зажжёт в пустоте! Музыка боли забвенного гения. Мрак её сделал светлее наш мир. Муза творца в легендарном творении. Неистощимый исток вдохновения, Сцены и зала кумир. Музыка страсти ужасного Призрака. Яд в отраженье, мечты в зеркалах. В стоне бессилья возможно ль хоть изредка Не уловить сокровенного призвука? Чуткость мудрее, чем страх. Музыка сердца скорбящего Ангела, Лирой небесной ты в гроте царишь И украшаешь тончайшей огранкою Голос любви. Ярким пламенем факела В нём воплотился Париж. Музыка Ночи поведает вечности Тайну Прекрасного и Красоты. Автор исчез, но призыв к человечности, Гимн и влюблённым, и ждущим сердечности Будет звучать с высоты.

2

Семь пятистиший, словно семь нот на пяти линейках нотного стана, раскрывают образ Музыки Ночи – незримого, но ключевого персонажа мюзикла Эндрю Ллойда Уэббера «Призрак Оперы».

Двести десять граммов любви

Обнимаю тёплый конверт Нежно-нежно, словно младенца. На бумаге белей полотенца Проступают линии черт. Безмятежно дышит пунктир, Тихо дремлют буквы и строки. Будут люди добры иль жестоки? Как их примет мыслящий мир? Двести десять граммов. Квиток. Пропустило сердце два такта. Бандероль. Получатель – редактор. Застревает в горле глоток. Беспокойно в мыслях опять Проверяю рукопись. Помню Каждый лист, каждый знак. Может, скромно Отступиться? Нет, ни на пядь! Мой ребёнок, опыт и труд. Неужели, взяв из конверта, Не оценят его, лишь повертят И бесстрастно в пыль разотрут? Травит душу плен паутин Тех видений, сном отягчённых… Душу в граммах измерил учёный И заверил: двадцать один. Что же, правда – там, в облаках. Всё возможно разве исчислить? Вес имеют ли чувства и мысли? Неизвестно. Только в руках Двести десять граммов любви, Размышлений, грусти, надежды. Да прошествуют мимо невежды! Мой малютка, ну же, живи!

Пронзительность

Так неотступно юный майский дождь В ночные окна до утра стучится! На сердце поднебесья он похож, Что, разбиваясь, вниз бесстрашно мчится. И я с мятежным ливнем в унисон Зову, собрав все силы воедино, Тебя, мой невозможный лучший сон. Не верю, что судьба непобедима! Лечу, сметая грусть, сомненье, страх, Неистово доверчивой стихией — Румянец лишь пылает на щеках, Да в небе блещут отсверки сухие. И – вдребезги! Любовь, ты рядом… Но Так прочен лёд прозрачный и неталый: Закрыто неприступное окно, Ты сладко спишь под снежным покрывалом… Последний шанс на взгляд, на жизнь!.. И в крик Сливаются пронзительные струи… Дробят их стёкла в брызги – и твой лик Всё гуще осыпают поцелуи. «Любовь моя!..» Бушует вешний шквал Неразделённой нежности в бездонных Глубинах сердца. Как он страстно звал, Терзая капель сбитые ладони!.. Отчаянно влюблённый майский дождь В окно ночное до утра стучался… Но ты не слышал стон, не ведал дрожь И грёзой в безмятежность облачался. Приникло солнце ласково к земле, На миг потупив луч свой ясноглазый: Осколки слёз на тающем стекле Сияли, словно влажные алмазы. Тебя согрел умытый светлый мир И пробудил от зябкого забвенья. Ты улыбнулся… Будто сувенир, Хранило эхо ливня вдохновенье. Дар губ твоих – не поцелуй мечты, А лишь улыбка – дуновенье ветра. Мелеет лужа, в отраженье – ты. Но ветер счастья стоил этой жертвы.

Тополь [3]

Откликнись! Хочу посвятить я тебе Уютную самую осень. Прольётся по капельке нам в сентябре В ладони небесная просинь. Объятий моих золотых теплоту И тёплое золото солнца Укутают мягкий туман поутру И воздух душистый с морозцем. Приникни ко мне и спокойно усни Под стоны полночного ветра. О, благо и боль! Разрешили они Нам вместе дожить до рассвета. Не слушай отчаянный шёпот листвы Стеснившихся робко соседей. Напрасно страшат их осенние сны: Мы в вечном останемся лете. Молю, не гляди: там, внизу, ещё нет Железного жёлтого зверя. Какой в высоте изумрудный рассвет! И солнце плывёт в колыбели… Не дам подступить им к тебе, не пущу. Пусть свалят меня – исполина! От гроз и людей я тебя защищу. Не бойся, моя тополина! Ты помнишь, подобно земным облакам, Клубилась июньская вьюга? Пушинка-дитя, ты всё так же легка. Зачем же дрожать от испуга? Свободны от крепких корней, словно пух, Мы будем, незримые, вместе. Падут лишь стволы; но воспрянет их дух, И мы воспарим – в поднебесье. А там белоснежный расстелется плащ И землю утешит, остудит… Моя золотая царевна, не плачь! Я рядом. А там – будь что будет…

3

За окном комнаты автора много лет росли роскошные тополя. Но однажды в августе срубили все до единого дерева – во всей их красе. Последними, самыми дальними, были два тополя: раскидистый исполин и за ним – стройное дерево с пожелтевшей к осени листвой.