Слово арата
Шрифт:
Говорят, что теленок становится пловцом, когда уткнется носом в воду. Данзын, не говоря ни звука, медленно спрятал бумагу за пазуху. Потом он вбежал в юрту, притащил винтовку, шашку, пистолет и положил все это перед Пюльчуном. Другие участники партии чудурук тоже вынесли и сложили свое оружие.
На прощанье Пюльчун сказал:
— Остальным разойтись. Разводите скот. Сейте хлеб.
Мы привезли. Данзына в Хем-Белдир, с ним там долго разговаривали. А потом и он вернулся домой.
Так плачевно закончилась история партии чудурук.
Десять учеников
В начале 1925 года прошел слух, что правительство Советской России согласилось принять в школы учеников из Тувы. Сановники, стоявшие в это время у власти, стали между собой спорить, кого послать в Москву, — ну вроде как ворожили или жребий бросали.
Мы слышали, как саиты Идам-Сюрюн, Буян-Бадыргы и другие ломали голову над этим вопросом:
— Послать бедняцких детей — они наделают нам хлопот, станут красными. А пошлем наших собственных детей — чему они будут учиться там? Только потеряют своих богов. Лучше уж пошлем их в Большой монастырь. Пусть там учатся буддийской вере.
Я сказал Оюну Шагдыру:
— Решили посылать учеников в город Москву, ты как на это смотришь?
— Чего тут смотреть? Скажу одно: хорошо бы и нам с тобой поехать.
— Тогда пойдем к Буян-Бадыргы.
— Хорошо, пойдем, а где его найти? — спросил Шагдыр.
Вопрос был лишний. Мы же прекрасно знали, что он в коричневом доме — в одном из трех домов, имеющих крышу. Пошли вместе в коричневый дом.
Нас встретили не очень-то гостеприимно:
— Зачем пришли, бродяги?
Думая, что на службе нельзя кланяться слишком низко, я по-военному представился и громко сказал:
— Мы слышали разговор, что учеников в Москву собираются посылать. Пожалуйста, пошлите нас с Шагдыром.
Сидевший перед нами Буян-Бадыргы громко захохотал:
— Отдав в учение таких черепашек, как вы, что хорошего увидит наша революция? Не городите чушь, работать не мешайте! Ишь, зазнались, твари! Убирайтесь! Вот в эту дверь, откуда вошли, — саит указал рукой на дверь.
Мы ушли с таким видом, какой бывает у человека, выпившего чаю без щепотки соли.
Шагдыр сказал:
— Пойдем теперь к нашему тарге Кюрседи из Элегеста, попросим у него разрешения, — а у самого слезы на глазах от обиды выступили.
Я успокоил товарища:
— Ладно уж, ладно. Мы сейчас пойдем к нашему Кюрседи. Я с ним знаком, уже обращался к нему за помощью.
Опять пошли вместе.
— А, Тывыкы, Шагдыр! Чем я могу вам помочь? Садитесь-ка сюда и говорите, — пригласил нас Кюрседи.
Я объяснил:
— Мы слышали разговор, что ученики поедут в город Москву. Мы попросили саита Буян-Бадыргы, чтобы и нас туда послали, а он изругал и выгнал. Вот почему мы пришли к вам, дядя.
— Ох-ха-хай! — крякнул Кюрседи. — Молодцы вы, ребята! Мы непременно поможем вам поехать. Скажу вам откровенно, у нас большой спор на этот счет. Некоторые говорят: «Где уж беднякам ехать учиться? Они ведь букв не видели; они только и будут думать о том, как бы поскорее удрать домой!» А вот ваша просьба как раз будет хорошим ответом на
Тут же, за столом Кюрседи, мы, как могли, нацарапали маленькое заявление, Кюрседи бережно подержал бумагу и спрятал.
После долгих споров о том, кому ехать учиться, договорились послать десять человек. Саиты были уверены, что учеников будут учить только святотатству и богохульству. Поэтому богачи-чиновники не послали ни одного из своих сыновей. Мы были этому рады.
Саиты рассуждали так: «Поскольку правительство Советской России обещало принять в свои школы юношей, желающих стать врачами и другими учеными, то никого не послать нельзя, но лучше всего послать первых попавшихся мальчишек, цириков например: «Поезжайте себе, бог с вами!» И вот в первый раз в истории Тувы десять человек поехали учиться за границу.
Было объявлено, что будущие ученики выедут в Москву в конце мая 1925 года. Нельзя передать, как мы радовались.
У одного знакомого я достал мешок, напихал туда белье, сбитые сапоги, довольно много — уж не скажу сколько килограммов — сухарей и стал ждать отъезда.
Когда наконец этот день приблизился, разнесся слух, что нас на плоту будут отправлять вниз по Улуг-Хему. Вместе с нами должна была ехать правительственная делегация.
Я вышел на берег Улуг-Хема. Влез на пригнувшийся над водой тополь. Верно говорят: Каа-Хем, соединившись с Бий-Хемом, стал великой рекой — Улуг-Хемом, а все народы, жившие в России, объединившись, стали великим государством Советов… Еще говорят: Россия — очень-очень обширная страна. Я-то думал, что нет на свете других мест, кроме Каа-Хема и Мерген, а теперь слышу: есть и Советская Россия, и каких только нет еще народов. А как все это узнаешь? Есть способ… Учиться! «Москва, только Москва!» — подумал я и побежал к товарищам. Шилаа возился около рваной вьючной сумы. Он был явно расстроен:
— Москва, говорят, слишком далекая земля. Как до нее доберешься? Может, мне лучше остаться?
— Чего ты хнычешь! Москва далеко — правильно! Да мы не пешком к ней поплетемся, не шагом на воле каком-нибудь потянемся. В Москве ученик не пропадет! Захочется — будешь там жить, а соскучишься по своему аалу — можешь свободно вернуться домой.
Так, не моргнув глазом, я поучал моего товарища, совсем как человек, прилично знающий вещи, о которых говорит, хотя порою и сам колебался.
— Тебе-то что? Ты язык знаешь, книгам тоже научился, а я ни к чему не привык. Что я знаю? Что из меня может выйти, когда я уеду в такую даль? — жаловался Шилаа, всхлипывая.
— Да перестань ты, тебя же не умирать, а учиться посылают. Пойми ты! — говорили парню и другие ребята.
Люди, собравшиеся ехать в Москву, были непохожи друг на друга. У каждого своя особая биография. Например, Шилаа — дворовый Буяна-Бадыргы. С малых лет он был на тяжелых работах. Вероятно, поэтому спина у него всегда сгорбленная, как будто он идет, вскинув на нее порядочный мешок. Волосы на голове, как у моей матери Тас-Баштыг, начисто вылезли от какой-то болезни. Посмотрев на него, каждый сразу подумает: «Ай какой тяжелый вьюк натер тебе спину и шею!»