Слово безумца в свою защиту
Шрифт:
Свадьба была назначена на конец декабря, и за оставшиеся два месяца я должен был заработать достаточно для нашего безбедного существования.
С этой целью я снова берусь за перо, подталкиваемый еще и тем обстоятельством, что вскоре Мария будет вынуждена покинуть театр, и месяц спустя я передаю издателю том рассказов, который был весьма благосклонно принят.
К тому же мне повезло, я получил повышение в библиотеке и занял должность помощника библиотекаря с твердым жалованьем в 12 тысяч франков в год, а по случаю переноса части коллекции редких книг в новое здание мне выплатили дополнительное вознаграждение в 600 франков. Это было воистину счастьем, а за ним последовали и другие удачи,
Самый влиятельный финский журнал заказал мне серию литературных обзоров по 50 франков каждый, а официальная шведская газета, издаваемая самой академией, оказала мне честь, предложив заняться художественной критикой, оплачиваемой там, к слову сказать, по 35 франков за колонку. Кроме того, мне поручили держать корректуру издаваемых классических авторов.
Все это мне прямо свалилось с неба в течение этих двух месяцев, имевших решающее значение для моей жизни.
Уже перед самой свадьбой вышли из печати мои рассказы и имели большой успех. Отныне меня стали величать не иначе, как «молодым мастером рассказа», а книгу единодушно отнесли к числу тех, которые не будут забыты, потому что она первая ввела современный реалистический стиль в шведскую литературу.
Как я был счастлив, что могу выдать мою бедную обожаемую Марию замуж за известного человека, который к званиям королевского секретаря и помощника библиотекаря добавляет свое имя, еще только восходящее над шведским горизонтом, но уже обещающее славное будущее, за человека, который вскоре сумеет снова проложить ей путь на сцену, где пока что все складывалось для нее, возможно, что и незаслуженно, так неудачно.
Судьба, казалось, улыбается нам, правда, сквозь слезы. Оповещение о нашей свадьбе уже опубликовано, я складываю чемоданы, прощаюсь с мансардой, свидетельницей моих бед и радостей, я готов заточить себя в тюрьму, которой никто не боится, а мы с Марией – меньше всего, потому что, казалось, предвидели все трудности и устранили все камни преткновения с нашего пути.
И тем не менее…
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
О, какое несказанное счастье быть женатым! Ты надежно сокрыт от глаз идиотского мира и всегда находишься наедине с любимой! Снова обретаешь домашний очаг, чувство безопасности, покой после всех гроз, свиваешь гнездо, чтобы высиживать птенцов.
Окруженный вещами, принадлежащими ее семье, всем тем, что удалось спасти после крушения родительского дома, я чувствовал себя черенком, привитым к ее стволу, а висевшие у нас на стенах писанные маслом портреты ее предков рождали во мне ощущение, что и я усыновлен ими, тем более что они ведь являются и предками моих детей. Она ничего не жалела для меня, я носил запонки и перстень, которые прежде носил ее отец, она подавала мне еду на фарфоровой посуде, принадлежавшей ее матери, дарила безделушки, множество всяких мелких вещиц, несущих в себе память о прошлом, подчас связанных со знаменитыми воинами, воспетыми крупнейшими поэтами нашей родины, и все это не могло не произвести сильного впечатления на простолюдина вроде меня. Она, благодетельница, щедро одаривала меня, а я был ослеплен и совсем забывал, что это я восстановил ее репутацию, поднял из грязи, сделал своей женой, женой человека с будущим, а ведь без меня она так и осталась бы всего лишь провалившейся актрисой и осужденной всеми беспутной женой. И кто знает, не спас ли я ее и от полного падения.
Какой у нас прекрасный брак! Мы осуществили все наши мечты о свободной супружеской жизни. У нас нет общей постели, нет спальни, нет совместной туалетной комнаты, так что вся грязь святого законного союза убрана. Какое хорошее установление брак, но, конечно, только в том виде, в каком мы его организовали, со всеми нашими поправками. Отказавшись от общей постели, мы сохранили прекрасную возможность пожелать друг другу спокойной ночи, которая всегда остается за нами, и каждый раз обновленную радость говорить друг другу доброе утро, осведомившись о сне и здоровье. И как хороши скромные, деликатные визиты в комнаты друг друга, которым всегда предшествует изящное ухаживание вместо более или менее добровольных изнасилований в супружеской постели.
Сколько работы переделали мы, сидя дома, она – склонившись над распашонками, которые шила для будущего младенца, а я – за письменным столом, и все это вместо бессмысленной траты времени на свидания и вынужденное безделье, как прежде.
Месяц мы провели вдвоем, никого не видя, а потом наступили роды, преждевременные, и Мария разрешилась девочкой, такой маленькой и слабенькой, что она едва дышала. Девочку тут же отправили на попечение акушерки, жившей по соседству и пользовавшейся безупречной репутацией, но малютка прожила всего лишь два дня и ушла, как и пришла, без страдания, потому что у нее не было никаких сил сопротивляться.
Мать узнала об этом со смешанным чувством угрызений совести и облегчения, потому что разом освободилась от таких хлопот и неприятностей, которые даже трудно себе вообразить, поскольку социальные предрассудки не позволяли ей воспитывать ребенка, зачатого до брака.
Однако после всего пережитого у нас возникло совместное решение не заводить детей. Мы будем жить вдвоем, как товарищи, как мужчина и женщина, не лишая себя любовных радостей, каждый из нас будет отвечать за себя, каждый будет прокладывать себе свою дорогу к намеченной им цели. Так как она больше не верила, что не забеременеет от меня, мы прибегали к самым простым мерам предосторожности, однако все это носило вполне невинный характер.
Приняв это решение и избежав таким образом непосредственной опасности, мы с облегчением вздохнули и смогли немножко оглядеться. Поскольку моя семья меня изгнала, я не ввел ненужных родственников в наш дом. У моей жены в городе тоже не было родственников, кроме одной тетки, и таким образом я был избавлен от семейных визитов, обычно таких тягостных для молодоженов.
Однако, спустя некоторое время, примерно месяца через полтора, я обнаружил, что двое пришельцев все-таки притаились за юбкой моей жены.
Прежде всего ее пес Кинг Чарльз, чудовище со слезливыми глазами, который всегда встречал меня диким лаем, точно чужого. Я ненавижу собак, этих «alter ego» трусливых людей, у которых не хватает смелости самим кусаться, а данная собака была мне особенно неприятна тем, что перешла к нам из прежнего дома Марии и служила постоянным напоминанием об изгнанном ею муже.
Когда я в первый раз прикрикнул на это омерзительное животное, чтобы заставить его замолчать, жена робко упрекнула меня, объяснив свое пристрастие к собаке тем, что это единственное напоминание об умершей дочери, и сказала, что никогда не предполагала во мне такой жестокости и т. д. и т. п.
Как-то раз я обнаружил, что эта мерзкая тварь запачкала большой ковер в гостиной. Я ее, естественно, наказал, за что был обозван палачом, истязающим неразумных животных.
– Что поделаешь, дорогая, но они не понимают человеческого языка.
Тут она разрыдалась, бормоча сквозь слезы, что боится такого жестокого человека, как я.
А чудовище тем временем методично продолжало испражняться на дорогой ковер. Тогда я решил всерьез заняться его воспитанием, заверив жену, что собаки вообще-то бывают очень послушными, и если проявить настойчивость, то можно добиться чудесных результатов.