Слово о солдате (сборник)
Шрифт:
— Товарищ, — говорю, — полковник, дорогой Иван Семеныч, очень, — говорю, — я интересуюсь посмотреть, в какие руки попала моя боевая продукция, какое имеет обхождение она здесь и как вы ею, этой моей продукцией, фашистов угощаете…
— Как же, — говорит, — как же! Эту замечательную вашу продукцию бойцы очень нежно любят.
В этот же день привелось мне своей продукцией полюбоваться.
Дал мне полковник Рудаков бинокль.
— Глядите, — говорит, — Никифор Петрович, вон туда, в лощинку, направо, к другой деревне. Там врагов до черта… с танками прут… Замечайте, что будет…
Ну, ребята,
Отнял я от глаз бинокль и гляжу на товарища Рудакова. А он как ни в чем не бывало говорит:
— Спасибо, — говорит, — вам, Никифор Петрович, за ваши пушки. Горжусь нашими земляками-уральцами: и дерутся здорово и работают, как бойцы. Верю, что вы еще крепче поднажмете. Наш общий военный план мы на фронте и в тылу должны выполнить согласно, четко, ритмично. Будем соревноваться. Так и передайте братьям-уральцам.
Обнял я его и поклялся ему:
— Товарищ Рудаков, родной! Не подкачаем! Вдвойне, втройне перевыполним!
Тут вижу, начали пленных врагов пригонять — группами и цепочками.
Не стерпел я — ненависть душу замутила. Прошу:
— Дайте мне, Иван Семеныч, парочку слов им сказать.
Подвели ко мне одного офицерика. На ногах какая-то чертовщина из соломы, не то снопы, не то корзины. Скрючился фашист, дрожит.
Говорю переводчику:
— Задайте этому мозгляку вопрос мой: зачем он на нашу землю вломился и чего хотел здесь получить? И прямо скажи ему: спрашивает, мол, хозяин русской земли, потомственный рабочий.
Переводчик сказал ему мои слова по-немецки, а у вражины рожа обмороженная вся перекосилась, в глазах — ужас. Бормочет что-то и трясется.
— Не сам, — говорит, — пошел, а Гитлер приказал. Я, — говорит, — солдат и обязан повиноваться без рассуждений.
— Сукин, — говорю, — ты сын! Что тебе невинные люди сделали? Кто есть твой отец?
Взглянул он на меня, как шкодливый пес, виновато бормочет:
— Фюрер распоряжается всеми.
— Ты, — говорю, — со своим бандитом-фюрером до Урала хотел добраться, так вот я — уральский рабочий. И то, что вы, разбойники, испытали сегодня от наших снарядов, это мы, уральские рабочие, вам приготовили. И в тысячу раз больше приготовим… Чего дрожишь и корчишься, аль холодно? Ну, Красная Армия так вас «согреет», что небу будет жарко… — плюнул я и ушел.
Столкнулся с нашим часовым и говорю ему:
— Фашист этот… даже на Урал наш рот разевал. А уральцы наши смертоносной продукцией накормили его. Правда, брат, здорово накормили?
— Точно, папаша! Накормили их, чертей, досыта. Спасибо вам на такой горячей пище, только гоните ее раз за разом побогаче…
Вот, товарищи, какие дела! Одна у нас с вами главная забота: гнать и гнать на фронт нашу продукцию. Нажимать как можно сильнее
Михаил Брагин
Честь шофера
В глухую зимнюю ночь 1941 года пять автомашин мчалось по улицам Москвы. Улицы были пусты. Над великим городом царила тишина. Но в тишине напряженно и скрытно от врага страна готовила силы для отпора врагу.
Днем и ночью на полях Подмосковья шла титаническая борьба Красной Армии с гитлеровскими полчищами. Днем и ночью в метель и снеговые заносы по дорогам Подмосковья, обгоняя сотни других автомашин, набирая скорость, точно сцепленные одним тросом, проносились по фронтовым дорогам пять грузовиков отделения старшего сержанта Лобова. На исходе третьих суток, когда опустели железнодорожные пути и станции выгрузки, командир сказал шоферам:
— Славно поработали, ребята. Задание командования трижды перевыполнено.
Усталые, но довольные успехом, шоферы приехали в расположение своего батальона.
Батальон в строю стоял на дворе казармы. Комиссар подразделения политрук Булыгин приказал приехавшим шоферам выйти из машин. Запыленные, с почерневшими от пыли и копоти лицами, они были удивлены, узнав, что батальон выстроен в их честь. Комиссар открыл митинг.
— Товарищи, — сказал он, — осуществление приказа Наркома Обороны во многом зависит от того, насколько быстро и в полной сохранности будут доставлены на фронт военный груз и продовольствие. Пусть их работа, — комиссар показал на шоферов отделения Лобова, — послужит примером для всего нашего полка.
С каждым рейсом труднее и ответственнее становилась работа. Все дальше от Москвы на запад отбрасывала Красная Армия озлобленную гитлеровскую армию, и шоферы по спидометрам видели, как удлиняется путь снабжения наших войск, ухудшаются пути, изуродованные отходящей немецкой бандой.
Дороги и обочины были минированы, изрыты воронками снарядов, забиты танками и орудиями, брошенными отходившим врагом. Отделение Лобова подвозило боевые грузы непосредственно к линии фронта. Невдалеке шло сражение, бомбила авиация, но рядом с нашими танками и орудиями упорно и бесстрашно шоферы вели свои машины. Они укрывали их ветвями от налетов, а когда однажды вспыхнули ящики бутылок с горючей жидкостью, шоферы растащили ящики, шинелями сбили пламя и, рискуя жизнью, предотвратили взрыв.
В прифронтовой полосе они чаще всего двигались ночью, по неезженным путям, без света; иногда ощупью находили укатанные дороги. Они возили снаряды, зная, что без них молчат орудия, а на паровозе, как выразился шофер Мальчиков, в лес не заедешь. Они возили для раненых консервированную кровь и сберегали ее от порчи. Они возили сено и литературу, сухари и патроны. Самые новые образцы вооружения прямо из цехов заводов попадали к бойцам на машинах отделения Лобова.
И в этих условиях отделение дало большую экономию горюче-смазочных материалов, перекрывая в то же время нормы суточного пробега.