Случай Ковальского (Сборник научно-фантастических рассказов)

Фиалковский Конрад

Рассказ Анджея Чеховского «Человекообразный» — тоже предостережение, но предостережение от бессмысленных, никому не нужных исследований, придуманных славолюбивыми учеными. Вот создали они лабораторным путем разумное существо, вывели мыслящего потомка гиббона. И получилось несчастное, одинокое создание, некое подобие столь же несчастного

искусственного монстра, созданного полтора века назад Мери Шелли и Франкенштейном. По мнению лириков, не только ученые, но и фантасты ставят ненужные цели. У Кшиштофа Боруня есть большая повесть «Грань бессмертия», уже опубликованная издательством «Мир», в которой автор рассказывает о путях преодоления смерти, о последствиях, личных и общественных, о переживаниях человека, победившего смерть. Лирик Чеслав Хрущевский разделывается со всей проблемой просто. В одном из не вошедших в настоящий сборник рассказов он повествует о планете, населенной бессмертными, единственная мечта которых — выведать тайну, как это люди ухитряются умирать раз и навсегда. В рассказе «Год 10000» он столь же решительно осуждает мечту об управлении временем. Оказывается, никому, кроме влюбленных, не нужно останавливать время. А смысл резкого рассказа «Сто Сорок Вторая» я бы изложил так: «Товарищи ученые и фантасты, оставьте нас в покое со своими предложениями о стандартном общем счастье. Дайте возможность каждому быть счастливым по-своему». Как именно? Может быть, и так, как счастливы герои того же автора, прошедшие по волшебной лестнице, по лестнице, где исполняются желания скромные, житейские.

Фантасты-физики принимают фантазии всерьез. Фантастические идеи — это их тема. Есть рассказы, посвященные исключительно изложению идей. Люди там играют вспомогательную роль. Персонажи безлики. Полнокровный характер — редкость (приятное исключение составляет рассказ Я.А.Зайделя «Колодец»). Лирики же, равнодушные к научным идеям, считают фантастику не темой, а методом, литературным приемом для изображения людей, проблем, ситуаций. Они легко переходят к ненаучной, так называемой «чистой», сказочной фантастике («Волшебная лестница» и «Порок души» Ч.Хрущевского). Фантаст-физик потратил бы десяток страниц, чтобы убедительно рассказать, как была устроена лестница, каким образом улавливала желания и т. п. Лирику безразлична конструкция. Ему важен результат. У Андерсена — волшебные галоши, у Хрущевского — волшебная лестница. Задумал, прошел, исполнилось.

Фантастику как литературный прием можно применить и для сатиры на военщину («Я был мундиром господина полковника» А.Чеховского), и для пародии на безудержные фантазии суперфизиков, легко оперирующих самыми безумными несбыточными идеями («Времена трехдюймовых бифштексов» А.Чеховского). Пожалуй, и объект пародии тут же рядом, в этом же переплете. Это рассказы Фиалковского, самые фантастичные из вошедших в сборник. Я назвал Фиалковского «суперфизиком». Видимо, он принадлежит к тому молодому поколению, которое с самого начала верит в любые достижения науки, априорно считает выполнимым любое чудо. И тут он противостоит не только лирикам, но и основательным физикам типа Зайделя, склонным обстоятельно и фундаментально доказывать осуществимость мечты.

Пожалуй, кое-что прояснилось. Осел дым в комнате, и стало понятнее, кто где сидит, кто с кем спорит, на кого нападает. Можно теперь оценить, чья литературная аргументация убедительнее, ярче, доходчивее…

Но стоит ли заниматься этим в послесловии? Читатель сам сделает это в соответствии с собственными вкусами и взглядами. В нашем разнообразном сборнике каждый найдет автора себе по душе.

Г. Гуревич