Случай со служанкой, заподозренной в воровстве
Шрифт:
Три недели назад я заметила, что золотых часов с репетиром, которые муж получил в наследство от деда, нет в футляре. Однако я вспомнила, что у часов испортился бой и Сесил пообещал отправить их часовщику — почистить и настроить. Совершенно естественно было предположить, что часы находятся у часовщика, и перестать думать об этом.
Однако в прошлую среду я волей-неволей сопоставила все эти факты. Дело в том, что в этот день я собралась заняться покупками, после чего выпить чаю у подруги, так как в этот день с полудня отпускаю слуг. Перед уходом я из моей шкатулки с драгоценностями вынула брошь, шкатулку же положила
Он сразу заметил, что что-то произошло, и, когда я сказала ему о кольце, ужасно побледнел. Тем не менее он постарался меня утешить, говоря, что наверняка я просто переложила его куда-то и забыла об этом и что кольцо непременно найдется. Именно тогда меня посетило ужасное подозрение — припомнились пропавшие запонки и часы. Нет ли тут связи с пропажей кольца?
Я спросила Сесила, не отвозил ли он в починку часы. Он крайне удивился вопросу, и это удивление само по себе послужило мне ответом, получив который я рассказала ему все. Мне казалось очевидным, что в доме побывал вор, и я попросила Сесила вызвать полицию.
На следующий день явился полицейский, и выяснилось отсутствие еще кое-каких вещей — галстучной булавки и золотой табакерки.
Наша клиентка на секунду прервала рассказ, переводя дух, и Холмс, с большим вниманием ее слушавший, смог вставить вопрос:
— Вы сказали, что муж ваш стал задерживаться на работе. Нельзя ли уточнить, как давно это длится?
Миссис Форрестер вопрос его удивил.
— Право же, мистер Холмс, я не усматриваю тут связи с моим делом.
— И тем не менее, миссис Форрестер, я повторяю вопрос. Такая мелочь тоже может иметь значение.
— Ну, началось это, насколько я помню, примерно в июне.
— И продолжается по сей день?
— Да.
— И часы его отсутствия в доме не меняются?
— Нет-нет, к концу августа он стал задерживаться еще дольше. — Лицо миссис Форрестер, поначалу озадаченной оборотом, который приобрел разговор, прояснилось забрезжившей догадкой. — По-моему, я поняла, к чему эти вопросы, мистер Холмс! Вы полагаете, что за домом кто-то наблюдает извне, ему известно, что муж возвращается поздно, и известно, когда в доме никого нет!
— Не исключено, — сдержанно отвечал мой друг. — Но я не могу выдвигать версии, не зная всех обстоятельств дела. Итак, вещи, признанные пропавшими, — запонки, часы, булавка от галстука, табакерка — ведь всё это вещи вашего мужа, не так ли?
— Да, всё, кроме моего кольца, мистер Холмс.
— Совершенно верно. Больше ничего не пропало?
— Ничего.
— Но наверняка в доме имеются и другие ценные вещи. Прочие ваши драгоценности на месте?
— Да, мистер Холмс. В этом я уверена. Я бы заметила пропажу.
Холмс потянулся в кресле.
— Не сомневаюсь, что полицейским сыщикам не составило труда выяснить истину, ибо, простите мою откровенность, дело ваше проще простого.
— Не знаю, проще ли оно простого, мистер Холмс, только, переворошив весь дом, полицейский смог сказать нам лишь то, что виновницей, скорее всего, является моя горничная Сара и что, если мы позволим ему обыскать ее и ее комнату, пропажи, несомненно, найдутся.
— На чем был основан такой вывод?
— Он напомнил, что в среду с полудня слуги наши были отпущены, и заявил, что он проверил, чем они занимались днем. У нас четверо слуг — кухарка, экономка, гувернантка и Сара. Кухарка в этот день навещала родных, и все они подтвердили, что весь день до вечера она провела с ними. Миссис Лодж, наша экономка, встречалась с подругой, и опять-таки доказано, что в доме ее целый день не было. Наша гувернантка Мэри находилась при близнецах, которых сопровождала на детский праздник в честь дня рождения одного из их друзей, и ее непричастность к краже тоже очевидна и сомнению не подвергается. Бедняжка Сара между тем в тот день плохо себя чувствовала и не покидала своей комнаты, отлеживаясь там, чего доказать она, разумеется, не могла, и полицейский прицепился к этому, так как никаких признаков проникновения в дом постороннего он не увидел.
— Весьма разумно при всей банальности доводов, — заметил Холмс. — Что питает полную вашу уверенность в невиновности горничной?
— Мистер Холмс, Сара служит у меня уже не первый год, и я знаю, что она не способна на такого рода вещи. Полицейский относит это, я уверена, на счет моей глупости и недальновидности, но я знаю, что она ни при чем, и не допущу, чтоб ее подвергли унижениям. Бедная девушка сама не своя от волнения, она боится потерять место и доброе имя, или еще чего-нибудь похуже.
— А как, скажите, реагировал на это ваш муж?
— Сесил не хочет, что ее судили за воровство, так как считает, что доказать ее вину будет трудно. Однако в виновности Сары он убежден и уговаривает меня ее рассчитать, но я не сделаю этого, не получив доказательств — за нее или против. Почему я и обратилась к вам за помощью!
Меня восхитила такая сострадательность, нельзя было не оценить неколебимости, с которой наша гостья отстаивала честь своей горничной.
Но мой друг лишь пожал плечами, обронив:
— Случай ваш совершенно ясный, все доказательства налицо. Что бы вы хотели поручить мне?
— Я бы попросила вас приехать ко мне и осмотреть дом. Все знают, что вы умеете видеть то, что сокрыто от глаз остальных. Я не сомневаюсь, что вам удастся найти улики, которые полиция либо просмотрела, либо неверно истолковала. Прошу вас, согласитесь мне помочь!
После минутного раздумья Холмс спокойно сказал:
— Хорошо. Я вам помогу.
Посетительница облегченно вздохнула, и следы озабоченности и тревоги на ее лице стерла улыбка.
— Благодарю вас, мистер Холмс. Вы сможете поехать в Кэмбервелл со мной прямо сейчас?
— Нет, — ответил Холмс и, заметив ее удивление и разочарование, добавил: — Через час мне предстоит важная встреча, но после этого я в вашем распоряжении. Если вы оставите нам ваш адрес, мы будем у вас не позже трех.
После того как клиентка наша удалилась, Холмс некоторое время сидел как бы в раздумье; я тоже сидел молча, выжидая. Хоть мне и не терпелось узнать, о чем он думает, я воздерживался от того, чтобы нарушать ход его мыслей, зная, как не любит он подобных вторжений. Наконец он легко вскочил с кресла и взял в руки шляпу и трость.