Случайное добро
Шрифт:
Матвей помотал головой, понимая только одно — перед ним цель, уничтожение которой принесет успокоение. Он наворотил таких дел, что искупить их сможет только подвиг во благо планеты. А подвиги, как он выяснил, не совершаются по щелчку пальцев, придется попотеть.
— Я тебя убью, — сообщил он Александру, который на это заявление отреагировал совершенно неадекватно — засмеялся.
— Боги, ты — можно ведь на «ты»? — это серьезно? Детский сад. Давай не будем слушать истеричек и впадать в крайности.
Матвей не пожелал слушать дальше — иначе сомнения задушили бы окончательно.
— Принцип равновесия, — прошептал он себе под нос. — Я должен очистить мир от зла и очиститься сам. Другого выхода нет. Ах, мама, мне так трудно, так трудно без тебя! Но я все исправлю, клянусь, я все исправлю! Ты будешь гордиться мною…
Отчаянно надеясь, что еще не поздно, что все наладится, Матвей вскинул вверх руки и заговорил. Совсем как во сне. Мгновение — и враг был обездвижен, однако продолжал слабо трепыхаться. Странно. Заклинание должно было словно замуровать его в бетон. Намертво. Сил мало вложил?
— Не делай этого, — выдохнул Александр. — Не позволяй ей взять верх. Ты просто попал под ее влияние.
— Нет! — по-бабски взвизгнул Матвей.
Пути назад уже не было. Или он победит, или умрет. Потому жить с осознанием того, что натворил, он не сможет. И значит надо верить, что тропа, которой он идет — истинная, а речи злодея — коварны и лживы.
Закрыв глаза для лучшей концентрации, он начал творить смертельное заклинание, то самое, которое никогда не знал, то самое, которое произносил когда-то во сне во время поединка с Александром. То, что подсказала темнота. Он говорил напевно, плавно, все больше опутывая кухню сетями волшебства, и Александр не сопротивлялся.
Это немного сбивало с толку — вселенское зло не может быть покорным. Оно не должно уговаривать и терпеливо ждать своего конца. Оно пользуется подлыми приемами, а не стоит, уставившись в одну точку, словно и не помышляя о сопротивлении. Оно не увещевает — оно караулит и бьет в спину.
— Еще раз прошу — не делай этого. Это ошибка. Ты запутался, но я помогу. Я все исправлю.
Голос Александра звучал сдавленно — заклинание неторопливо вытягивало из него жизненные силы. Он бы упал, если бы Матвей его не обездвижил. Еще минута — и враг будет повержен. Матвей собрал все силы, финальная часть заклинания была самой трудной. Представление затягивалось, хотя насколько Матвей знал — от темноты, это заклинание убивало практически мгновенно. Оставшаяся же часть служила для закрепления за душой волшебника миленького бонуса — проклятия.
Он не успел закончить. Рядом с ним оглушающе грянул взрыв. В лицо ударила волна жара, какие-то ошметки. Матвея сбило с ног, дыхание перехватило, в ушах зазвенело. Пока он ковырялся на полу, пытаясь встать на ноги, кто-то торопливо протопотал мимо. Взволнованный женский голос затараторил:
— Обалдели? Я что, должна упокоиться вместе с вами? Что за образ великомученика? Надеетесь, зачтется перед богами? Так вот — идиотская это затея. У меня все тело сводит.
— Элеонора, помолчи, ради богов. Уходим!
— Сами помолчите! Я его убила? Убила?
— Боги, жена, ты же видишь, что он шевелится! Марш на выход!
— Может, у него конвульсии предсмертные! Видели когда-нибудь, как петухам головы откручивают и как они потом прыгают по двору без голов, и кровища разливается океанами? Видели? Не видели, а я видела… аааа!
— Молчать! — Звук пощечины, хотя полуоглушенный Матвей не поручился бы за это. — На выход!
— Вы… Вы… меня сейчас ударили? Ссскотина! Мало того, что вы мне жизнь…
— А, к демонам, — пробормотал Александр, и началась возня.
— Опустите меня немедленно! Я приказываю! — завыл женский голос. — Какого… вы все меня таскаете? Я не могу больше так висеть! Я не мешок с картошкой!
— Куда там, — голос Александра звучал глухо, отдаленно. — Он молчит, а мне такого счастья не видать…
Звук быстро удаляющихся шагов — и все стихло. Матвей все это время мотал головой, ковырялся в ушах и пытался открыть глаза, но получалось плохо. В груди жгло, и казалось, что груди-то уже и нет, а есть одна огромная дыра. И в этой дыре что-то копошится, шевелится, хлюпает мокро. Сердце? Червяки? Гниль? И надо было бы проверить, потрогать, но ужас парализовал.
Тянуло гарью, и рукам было очень горячо, и именно эта боль помогла Матвею очухаться. Он проморгался, увидел, что ладони его обожжены, а костюм порван в клочья. Но — жив! И дыры в груди нет — Матвей придирчиво щупал, и трогал, и нажимал, и все прислушивался к своим ощущениям. Провалятся ли пальцы внутрь, начнет ли сердце стучать сильнее, или может быть, перестанет стучать вообще. Как бы тогда все стало хорошо и замечательно!
Матвей не боялся, что враг ускользнет. Темнота направит его по следу. И он довершит начатое.
— Ты выглядишь смешно. Как будто тобой полы мыли, — сообщил Михаил, появляясь в дверях кухни. — Мдаа… и что здесь произошло? Стоило отлучиться…
— Куда ты ходил? — мрачно прокаркал Матвей, порядком рассерженный манерой посланника небес оставлять его одного в критической ситуации.
— Вызывали. У меня же тоже работа, друг мой. И шеф есть, немного не от мира сего. Но у нас на небесах все такие… что же касается твоих упреков — да не делай такие глаза, у тебя на лице все написано, особенно если умоешься… так вот, касаемо твоих упреков — ты должен барахтаться сам. И только сам. Если я буду помогать тебе, выйдет только вред. Ты растешь, борешься, преодолеваешь. Никто не сделает это за тебя. Так что смирись.
Матвей слушал речь Михаила через слово, если вообще слушал. Он был поглощен отряхиванием, оглядыванием и составление картины происшедшего.
— Это… дева меня так? Чем?
— Бомба, — хохотнул Михаил. — Зелье. Боги знают, чем. Спросишь, когда догоним. Ну что ты стоишь, горюешь? У тебя десять костюмов — и все одинаковые. Потеря одного из них меня лично только радует. Может, джинсы себе купишь раз в жизни. И двигайся уже, они сбегут!
Но Матвей не стал спешить — слабость спеленала его плотным коконом, в голове будто бы паутина оплела все мысли. Темнота перекатывалась с боку на бок, перетекала из стороны в сторону и шептала, что делать дальше.