Слуга императора Павла
Шрифт:
— Кутайсов без ума от Зубовых и после получения ордена Андрея Первозванного только и бредит Паленом. Что тут может сделать маленький Манвелов!
— Ну, что ж делать!.. К счастью, у меня уже есть возможность дать знать куда следует иным, более верным путем, а именно через патера Грубера. Ну, спасибо за сообщения! Поезжай и сделай еще, что найдешь нужным и полезным! До свидания! Я поеду сейчас хлопотать.
Крамер проводил своего гостя до лестницы и поехал на квартиру Рикса. Там он засел в кабинете и сделал вид, что занят
Его сильно интересовало, заедет ли Пфаффе или нет, потому что случай был слишком достойный внимания. Посылка курьера в Берлин как раз сегодня наводила на мысли, а возможность иметь в руках письма, которые везет этот курьер, представлялась чрезвычайно заманчивой. Чигиринскому надо было иметь их в руках самое большее на четверть часа.
К сожалению, окна Крамера выходили на двор и в них нельзя было видеть, когда подъедет Пфаффе. А вдруг он не решится и проскачет мимо?
Чигиринский в волнении ходил по кабинету, прислушиваясь.
Наконец в дверь постучали. Чигиринский поспешно сел к столу и громко сказал:
— Войдите! Дверь не заперта.
Пфаффе появился красный и запыхавшийся и, не здороваясь, мог только выговорить:
— Готовы ваши бумаги? Дайте их!
— Сию минуту, доктор! — сказал Чигиринский. — Заприте дверь на засов, присядьте! Мне надо сказать вам несколько слов, которые вы передадите в Берлине,
Пфаффе торопливо задвинул на большой дубовой двери кабинета засов и, приблизившись к столу, присел на кончике стула.
Чигиринский протянул к нему руку, сказав: «Спи! »
Пфаффе, как был на стуле, так и замер без движения.
Чигиринский ощупал быстро пальцами его грудь и убедился, что в боковом кармане Пфаффе шуршала бумага. Он спокойно расстегнул его камзол и вынул два пакета. Затем, положив тот, который был побольше, на голову немца, туда, где кончается лоб и начинаются волосы, он повелительно произнес:
— Чье это письмо? Смотри!.. Ты можешь видеть. Пфаффе послушно ответил:
— Собственноручное письмо государя к русскому послу в Берлине.
— Читай!
И Пфаффе прочел:
«Михайловский замок, сего одиннадцатого марта. Заявите, милостивый государь, королю, что, если он не хочет принять решения занять Ганновер своими войсками, вы должны оставить его двор в двадцать четыре часа. Павел».
Чигиринский на место большого конверта положил маленький и спросил:
— А это что?
— Это записка графа Палена.
— Читай!
«Его императорское величество, — прочел Пфаффе, — сегодня нездоров. Это может иметь последствия» .
Чигиринский положил оба пакета назад в карман Пфаффе, сел к столу и, дунув в лицо немца, привел его в себя.
— Вот бумаги, — заговорил он, протягивая небольшой сверток в ту минуту, когда Пфаффе очнулся. — Вы их передадите мастеру ложи Северной Звезды. Ну, а теперь счастливого пути! Желаю вам благополучно вернуться на родину.
Немец
Чигиринский был доволен больше, чем мог этого ожидать.
Оставалось решить вопрос, каким образом сообщить Рузе о том, что она должна была передать патеру Груберу. Становиться ли опять для этого Чигиринским, то есть ехать к Проворову, переодеваться и терять много времени, или же говорить с ней в лице Крамера?
Чигиринский решился на последнее. Отчего же, в самом деле, не мог Август Крамер сделать важное предостережение? Даже напротив, от его лица оно могло иметь особенный вес и значение.
Об этой собственноручной записке Палена на французском языке: «Sa Majeste Imperiale est indisposee aujourd'hui. Cela pourrait avoir des suites», посланной Паленом в Берлин одиннадцатого марта 1801 г. , говорит в своей истории Франции Биньон. Затем Тьер свидетельствует, что генерал Бернонвиль, тогдашний французский посланник в Берлине, сообщил о ней особой депешей своему правительству.
Чигиринский вышел из кабинета в переднюю, позвал служанку и велел ей попросить к нему в кабинет паненку. Служанка сказала, что Рузя заперлась в своей комнате и что, когда она запирается там, она не велит себя тревожить.
Чигиринский понял, что это значит: Рузя запиралась у себя в комнате, когда наблюдала в шкафу. Отсюда было несомненно, что она и теперь была незримой свидетельницей всей сцены с доктором Пфаффе.
— Ничего не значит! — приказал он. — Исполните, что я вам говорю! Подите и стучите к паненке до тех пор, пока она не выйдет, и попросите ее сюда, ко мне!
Он достал империал и сунул в руку служанке, и та пошла исполнять приказание.
Через некоторое время пришла Рузя, чрезвычайно удивленная, зачем она понадобилась Крамеру. Тот попросил ее сесть и выслушать его.
— Вы, конечно, — начал он, пристально глядя на то место стены, где можно было предположить таинственный шкаф, — только что слышали из вашего тайника все, что произошло между мной и доктором Пфаффе?
Рузя попыталась извернуться:
— Какой тайник? И что я слышала?.. Я ничего не понимаю…
— Неужели вы не имели еще возможности убедиться в том, что я знаю все, что хочу знать? — прервал ее Крамер. — Так не будем же играть в прятки! Дело очень важное и стоит во сто раз больше тех сведений, которые вы сообщали отцу Груберу о вашем дяде Риксе.
Это было сказано Крамером так определенно, что возражать, казалось, нечего.
— Хорошо! — согласилась Рузя. — Пусть я слышала и знаю, что вы тут проделали сейчас с немцем.
— Вы сообразили, что это значит?
— Нет. Я поняла только, что Россия грозит Пруссии разрывом дипломатических отношений и что граф Пален сообщает в Берлин о болезни государя.