Слуга Империи
Шрифт:
На этот раз ему все-таки удалось ее рассмешить.
– Ах, мошенник! Уж конечно я не грязнее тебя, ты-то всю дорогу пешком протопал!
Кевин шутливо провел по своему лицу пальцем и внимательно изучил его:
– Хмм... Да, пожалуй, цвет у меня сейчас потемнее, чем при выходе из Акомы.
Мара изловчилась отщипнуть кусочек от мягкого бруска мыла и прилепить его на нос любовника:
– Тогда тебе тоже следовало бы помыться.
Кевин огляделся по сторонам и с притворным сожалением сообщил:
.
– Что-то я не вижу поблизости слуг, которые потерли бы мне спину, госпожа.
Мара схватила мокрую губку и припечатала ее к лицу Кевина:
– Полезай сюда, глупый.
Широко улыбаясь, Кевин выронил мыло, сбросил одежду и забрался в ванну. Он пристроился позади Мары и подтянул ее поближе к себе; его пальцы пустились в странствие по ее телу.
– Я-то думала, что ты собираешься смыть дорожную пыль...
Его руки скользнули под водой глубже.
– А кто сказал, что купание должно быть неприятным?
Не покидая кольца его рук, она повернулась, потянулась к нему и поцеловала своего ненаглядного варвара. И очень скоро тревоги о клановых распрях были позабыты, когда она растворилась в блаженстве, которое дарила ей любовь.
Взмахом руки Мара приказала носильщикам остановиться перед входом в Палату Совета. Охрана окружила ее плотным строем, и старая служанка внесла последние исправления в парадное облачение и прическу госпожи. В авангарде процессии ожидали Люджан и пятеро воинов; Кевин стоял позади открытых носилок Мары, и из-за ее высокого, украшенного драгоценными камнями головного убора он не мог рассмотреть зал, куда им предстояло войти. Однако даже вестибюль, где они находились, являл собой зрелище, достойное внимания. Такого великолепия Кевин еще не видел. Здание Высшего Совета было в Кентосани одним из самых впечатляющих. Оно занимало чуть ли не больше места, чем вся усадьба Акомы; его высокие коридоры были подобны ущельям в горах. Каждую арку и каждый дверной проем обрамляли резные барельефы с изображением фантастических существ, которые, согласно древним поверьям, обладали способностью отгонять зло. Мозаичные полы и потолки поражали совершенством орнамента; фрески на стенах воспроизводили разнообразные эпизоды цуранской истории. На многих из них были изображены воины, носящие цвета семьей Ксакатекас и Минванаби; кое-где Кевин узнавал среди участников тех давних событий и отряды в зеленых доспехах Акомы. Лишь недавно научившийся ценить великие традиции Империи, Кевин испытывал странное чувство причастности к чужому миру.
Этот город-дворец, с собственными входами и залами собраний, независимыми от Палаты как таковой, охранялся ротами солдат, набранными из гарнизонов всех властителей, входящих в Высший Совет. Вдоль коридоров были расставлены вооруженные воины в доспехах, отличающихся сотнями сочетаний геральдических цветов. Все они были приведены к присяге, обязывающей их поддерживать мир, не примыкая ни к одной из враждующих сторон, в случае если какие-нибудь словесные споры перерастут в стычку; однако каждый властитель прекрасно сознавал, что рассчитывать на неукоснительное соблюдение этой присяги было бы рискованно, ибо в системе цуранских ценностей преданность дому стояла неизмеримо выше такого абстрактного понятия, как честная игра.
Кевин потерял счет кокардам и цветам задолго до того, как кортеж Акомы втянулся в вестибюль. Когда он стоял лицом к лицу с воинами-цурани на поле боя в своей стране, неприятельские армии казались совершенно однородными. Однако сейчас в этом вестибюле он насчитал десятки незнакомых по расцветке доспехов, представляющих семьи одного лишь клана Хадама.
Из-за двери послышался голос, возвестивший:
– Властительница Акомы!
Вслед за этим загремели два огромных барабана. Люджан жестом подал своим людям команду выступать церемониальным шагом, в ногу. Когда носильщики Мары двинулись вперед, Кевин успел увидеть барабанщиков.
Они стояли по обе стороны от широкой входной арки, одетые в некое подобие древних звериных шкур. В руках у них мелькали молоточки из резной кости, а сами барабаны были изготовлены из раскрашенной кожи, натянутой на спинные панцири гигантских черепах, обращенные выпуклостью друг к другу. Опорой им служили треножники в виде ящеров, ощетинившихся шипами.
Положение невольника из варварского мира порой имело свои преимущества: никого не удивляло, что Кевин вертит головой и таращит глаза. Если раньше его поразили коридоры и переходы, то зрелище зала собраний его попросту ошеломило: круглый купол, венчающий Палату, опоясывающие ее верхние галереи со скамьями из полированного дерева и расположенные ниже галереи-колоннады с креслами, не уступающими тронам. Эти галереи напомнили Кевину трибуны стадиона в Вабоне, где во время городских ежегодных ярмарок проводились праздничные состязания и где были отмечены линии старта и финиша лошадиных бегов. Места, отведенные самой незначительной семье в Империи, ничуть не уступали по великолепию баронской ложе. Самые широкие галереи находились на нижних уровнях, ближайших к центральному помосту, и многие ложи были ограждены невысокими драпировками с нарисованными или вышитыми династическими символами - чтобы шпионы, находящиеся позади или по бокам, не могли по движениям губ разобрать, что там говорится. Благодаря широким, как прогулочная дорожка, проходам между ложами, исполнители поручений и гонцы могли без помех добираться туда, куда их посылают господа. Огромные размеры помещения были порождены необходимостью: Кевина потрясло многолюдье. В нижних ярусах толпились властители в полном боевом облачении. Яркие цвета доспехов, головные уборы с колышущимися перьями и блеском драгоценных каменьев - все это создавало подлинный праздник для глаз.
Кевин заставил себя закрыть разинутый рот. И это было всего лишь собранием клана!
Мара когда-то пыталась объяснить ему суть внутриклановых отношений; из долгого и маловразумительного разговора Кевин вынес лишь смутное представление о том, как определяется принадлежность всех этих важных господ к какому-то клану. Насколько он мог понять, где-то во мгле веков, на заре истории их предки были кузенами. Связанные по рукам и ногам обычаями, которые представляли собою клубок противоречий, они цеплялись за такую систему взаимоотношений, которая, на взгляд мидкемийца, безнадежно устарела, и если в древние времена она еще имела какой-то смысл, то сейчас свелась просто к церемониальной формальности. Однако когда Кевин поделился своим заключением с Марой, она стала убеждать его, что преданность клану - не фантом. Перед лицом серьезной опасности отдельные семейные группы объединяются, готовые погибнуть в кровопролитных битвах, защищая свой труднообъяснимый клановый кодекс.
Именно настоятельная потребность в таких междусемейных связях породила Большую Игру, ибо, если уж задета честь клана, ни одна семья не посмеет пренебречь узами кровного родства.
После того как они миновали вестибюль, Кевин смог наконец окинуть взглядом всю палату и почувствовал себя в этом грандиозном сооружении чуть ли не карликом. Затем его внимание привлек человек в свободно ниспадающих одеждах и в массивном головном уборе с плюмажем из желтых и зеленых перьев. Этот вельможа, занимающий место на помосте чуть выше кольца кресел центрального яруса, кивком подал знак носильщикам Мары, чтобы те поставили на пол ее носилки. Ее эскорт отступил, чтобы занять позицию выше и позади концентрического круга кресел на самом нижнем ярусе. Мара щелкнула пальцами, тем самым давая Кевину понять, что она желает сойти с носилок. Властительница оперлась на его руку, и, повинуясь указаниям госпожи, мидкемиец провел ее вниз по пологой лестнице, к креслу с резными изображениями птицы шетра под зеленым балдахином. Под этим балдахином хватило бы места для всех советников и офицеров Мары, если бы ей понадобилось собрать их вокруг себя. Сопровождаемый приглушенными шепотками, Кевин шел, смиренно опустив глаза, как подобало рабу: здесь ему следовало соблюдать принятые. нормы поведения, сколь ни отвратительны были они на его взгляд. Тем не менее он успел прикинуть в уме, что на ярусах-галереях могли бы разместиться добрых пять тысяч человек, а на полу внизу - еще не менее десяти тысяч.
Когда Кевин помог властительнице Акомы усесться в покрытое зеленым лаком кресло, он заметил, что ее место находится сравнительно близко от помоста. Теперь он уже знал, что и время появления в палате, и место, закрепленное за каждым властителем, служат условным знаком ранга, равно как покрой и ткань платья.
Судя по всему, человек, сидящий дальше всех от помоста, относился к числу бедных деревенских родственников; о том же говорил и его наряд - явно потертый и выцветший.
Но уж зато человек на помосте выглядел сущим павлином с горделиво распущенным хвостом! Исполнив предписанный рабу земной поклон рядом с креслом госпожи, Кевин не удержался от искушения исподтишка присмотреться к "павлину".
– Властитель Чековары, - сердечно приветствовала того Мара, - в добром ли ты здравии?
Кевину было знакомо это имя: так звали полководца клана. "Павлин" ответил милостивым кивком (каким образом ему удалось при этом не свалиться носом вперед под тяжестью драгоценностей и перьев - одно это уже следовало считать чудом). Несмотря на некоторый излишек щегольства у этого человека, его широкое лицо было мужественным и загорелым почти до черноты... почти как у туземцев Великого Кеша, южной империи в Мидкемии.