Слуги тьмы. И мне будет тепло
Шрифт:
— Завтра ты все увидишь и поймешь. А пока спи!
На следующий день Малейн проснулся бодрым и почти полностью здоровым. Молодое, сильное тело легко справилось с порезами на груди, чистые повязки не позволили грязи проникнуть внутрь, а целебные мази сняли воспаление. Эдвард скинул шкуру, прикрывавшую его от ночного холода, потянулся. Было раннее утро. Высоко в небе заливался серебристой песней жаворонок, шелестели вязы, свежий ветер нес прохладу и разгонял
Лагерь нуроу расположился на большой поляне, невдалеке от прозрачной речушки. Крытые шкурами лорсов и гроконов вигвамы окружали общее костровище. От очага струился белесый ароматный дым. Беззубая, страшноватая на вид старуха шевелила угли и подбрасывала в огонь пучки высушенных трав. Пламя оголодавшим зверем накидывалась на сухие листья, но через секунду опадало, оставив горсть пепла и облачко дыма.
В вигвамах было жарко и душно, и потому большинство иннейцев спали на улице. Малейн застегнул рубашку, сложил шкуры и пододвинул поближе к выходу из шатра. Подошел к старухе, присел рядом.
— Добрый день, бабушка, — вежливо произнес священник.
— Сейчас утро. А утро не может быть добрым, если не прогнать демонов ночи! — старуха подкинула еще один пучок в огонь, что-то быстро зашептала.
— О! Ты уже проснулся? — раздался сзади знакомый голос. — Как твои раны?
— Спасибо, — Малейн развернулся к Таурану, — много лучше. Я хотел бы поговорить с вождем. Мы очень спешим, и моему отряду надо выйти сегодня рано утром.
— Это невозможно. — Тауран широко улыбнулся, но в глазах у него колкими льдинками застыла холодная воля. — В день посвящения никто не имеет права покинуть лагерь. Даже вождь. Даже шаман. И не новорожденному брату менять наши порядки, даже если он победил в битве с тротом.
— Тауран! — священник положил руку иннейцу на плечо. — Мы вынуждены уйти. Несмотря на все твои «даже». Я должен принести письмо в Тельму. И если мы не доберемся до города в течение трех дней…
— Где находится твоя Тельма? — перебил Иннеец.
— К северу отсюда. И немного западней.
— Не бойся. Ты успеешь за два дня. Сегодня твой отряд останется у нас. Вы все равно должны отдохнуть. А завтра спуститесь вниз по реке. Пирога идет вдвое быстрее человека, а я дам вам хороших гребцов. Я, конечно, не вождь, но мой голос на совете племени значит немало.
— Спасибо, Тауран. — Эдвард протянул раскрытую ладонь. Иннеец на секунду замешкался, а затем их руки сомкнулись в крепком пожатии.
Через полчаса, когда над кронами появились первые лучи солнца, шкуры вокруг очага зашевелились. Заспанные иннейцы потягивались, о чем-то переговаривались на быстром, словно горная речка, языке. К Малейну, позевывая, подошли Нели и Кивин.
— Проснулся, командир! — прохрипел осипшим голосом Кивин. — Здорово ты вчера эту кошку порезал.
— Насколько я знаю, пристрелил ее все-таки Нели.
Молодой воин засмущался, потупился. Торчащие из-под нестриженых волос кончики ушей покраснели.
— Ну, если бы не вы, я бы и шелохнуться не сумел.
— Ладно, шкуру убитого трота будем делить потом, а сейчас мне больше всего хотелось бы позавтракать.
— Я тут разузнал местные обычаи, — произнес Кивин. — Кушать они будут часа через два, из общего котелка. А вот вечером, после обряда инициации, обещан грандиозный пир. Полчаса назад у одной прелестной индианки я выяснил, что женщины вчера нашли гигантский трюфель, так что веселье обеспечено.
— Да, насчет прелестной индианки… — растеряно подумал Малейн, — надо найти ту девушку, Луиту. Кажется, я вчера ее сильно обидел.
После полудня в центре лагеря ударил барабан. Натянутая кожа звенела и гудела под танцующими ладонями. Иннейцы, побросав дела, стекались в круг, обнесенный вигвамами.
Появился облаченный в полный парадный наряд вождь племени нуроу. Вслед за ним вышел высокий, серый от старости старик. Шаман. Позади них с томагавками наперевес и боевой раскраской на лицах выстроились старейшины и охотничьи старшины.
— Смотри, вот тот, с перьями рока на голове — это Тауран, — шепотом произнес Кивин, показывая на первого в ряду старшин.
Барабан глухо пророкотал и смолк. Наступила тишина.
Стояли, замерев, чернорукие воины нуроу, испуганно жались позади женщины, несколько старух низкими и неожиданно чистыми голосами затянули протяжную песню. Вскрикнул шаман, ударил в бубен, разгоняя случайных духов. Полог главного вигвама откинулся, и на поляну один за другим выступило полтора десятка голых мальчишек.
Шаман встряхнул бубен. Подождал, пока умолкнут звонкие костяшки. Положил инструмент на землю, присел рядом с костром. Протянул руки к огню. Пламя нежно лизнуло загрубевшую кожу, обволокло кисть, ласково прильнуло к запястьям. Оборвалась, словно обрезанная ножом, песня.
— Вуниту! Яви волю свою! — вскрикнул шаман. Ладонь его раскрылись, высыпая в огонь горсть ярко-зеленого порошка. Пламя вскинулось, взъярилось на несколько футов в высоту, выплеснуло в стороны сверкающие лиловые языки. Общий радостный выдох пронесся над поляной.
— Великий Вуниту ждет, чтобы свершился обряд посвящения! — выкрикнул шаман. Костяные фигурки, пришитые к его одежде, дробно застучали, подтверждая сказанное.
— Дух вселенной, отец мира, нужна ли тебе еще одна жертва? Ведь слуги твои уже забрали одного нуроу? — вскинув лицо к небу, спросил шаман.