Служба Радости
Шрифт:
В сплошном пламени ползали и летали грешники. Манада знала нескольких. Вон того зовут Ясик. Молодой отцеубийца. Ясик силен, предпочитает страдать стоя. Струи огня висят в воздухе, как рыболовная сеть, они пронзают его тело, проделывая уродливые дыры. Ясик кричит, все кричат…. В аду само понятие боли приобретает другой смысл. Остриженный ноготь здесь приносит страдание, не меньше чем потеря руки в Мире. Ясик вопит, во рту, раз за разом, закипает слюна. Кровь испаряется, волосы сгорают, голову все время окутывает огненный нимб. Волосы и плоть нарастает настолько быстро, что не успеваешь уследить взглядом, но регенерация приносит такие муки…
Позади Ясика стоит демон, похожий на
Манада Трансис не такая смелая. Когда-то была, но не теперь. Ее удел — лежать на раскаленном камне и изредка переворачиваться с бока на бок, чтобы огонь не добрался до внутренностей. Грешники пинают ее, демоны хлещут огненными плетьми, а она лежит и плачет. Глаза все время вскипают, высыхают и восстанавливаются, опять наполняются влагой и снова высыхают, оставляя глазницы пустыми. И так снова и снова. Вечность.
Но сегодня что-то изменилось. В голове промелькнул образ высокого худого мужчины, с огромной головой. В прошлый раз он забрал ее отсюда, но сегодня гость другой. Тоже высокий, но не настолько, вокруг головы распустились черные волосы с седой прядью. Жюбо наклонился и поднял Манаду.
— Это всего лишь сон, — сказал он девушке. Странно, почему его губы не потрескались, а зубы не покрыты сажей?
Жюбо резко выбрасывает руку вперед. От удара трескается сама реальность, картина Хоры уходит в сворачивающий ее кулак. Пейзаж меркнет, остается только белизна чистого листа. Они вдвоем плавают в ней. Манада не видит себя, но понимает, что она ожила. Да и он, наконец, приобрел нормальный вид. Сама не зная, что делает, Манада бросается к нему. Он в форме Службы Радости, тонкие пальчики рвут ее словно бумагу. Он обнажился перед ней, она проводит по безволосой груди. Тепло, не проклятый жар, а приятное человеческое тепло, переходит от груди к ее рукам. Язык, острый и алый, проводит по соску. Он возбуждается, он так приятен на вкус! Его трясет, и одежда слетает с нее. Прямо в чистоте появляется широкая кровать, их захлестывает, уносит в блаженное наслаждение плотью. Это просто сон, не больше, но мертвым достаточно и иллюзии. Окунувшись в океан любви, они выныривают и уходят на дно. Сколько это продолжается, не знает никто, но точно не вечность. Мало, так мало…
— Манада достаточно, — говорит Жюбо.
— Но я хочу… — шепчет она прямо в ухо. Он такой теплый….
— Нам надо выполнить работу.
— Зачем?
— Это Сон Манада, и у нас не так много времени.
Из ее глаз падают две слезинки и растворяют кровать. Он в последний раз проводит руками по ее телу, под ладонями появляется одежда. Голое тело очень отвлекает.
— А как нам ее найти? — спрашивает Манада.
— Ты помнишь образ?
— Смутно.
— Вот он.
Жюбо ничего не сделал, но перед ними зависла картина совокупляющегося магистра. Только это не его сон, а ее. Во сне колдуна, он выглядел величественно и бодро, в ее сне, он представляется как старое чудовище. Волосатый с ног до головы, козлиная борода, на руках и ногах по восемь кривых пальцев, а орудие изнасилование — горячая кочерга черного цвета.
— Смотри дальше, — говорит Жюбо.
Отвратительный акт исчезает, а женщина остается. Вот она идет по чистому полю. Все ровное, луг усыпан цветами. В реальности таких полей нет, но во сне все возможно. Вдалеке бежит конь. Всадник, молодой белокурый парень, подводит коня к девушке и говорит:
— Варя я люблю тебя, ты выйдешь за меня замуж? И мне плевать, что у тебя сын от другого, я возьму тебя и такой.
— Я согласна! — кричит Варя.
Сон исчезает. А вот и новый. Белая палата, серые простыни. Крики, женские крики и вдруг, тонкий писклявый голос новорожденного мальчика. У кровати суетятся медсестры, рядом стоит хмурый мужчина. Он несколько старше Вари, серые глаза неприязненно смотрят на ребенка.
— Как вы его назовете? — спрашивает сестра.
— Никак! — бормочет мужик. — Это ее ребенок, пусть она и называет.
— Вася, — говорит Варя. — Я назову его Васей.
— А фамилия? — спрашивает Жюбо.
Палата пропадает и тут же появляется вновь. С этого ракурса Варя похожа на помесь коровы со свиньей, а ее сын: сморщенный, противно кричащий комок грязи. Так их видит отчим.
— И этот ублюдок будет носить мою фамилию? Вася Трохин! Бред сивой кобылы! — раздается голос отчима.
— Хорошо Вася Трохин, что с тобой? — говорит Жюбо.
Опять смена вида. Теперь проносятся школьные годы. В сладких грезах одноклассницы с короткими юбками расставляют перед ним ноги; в кошмарах он раз за разом пашет поля старым плугом. А вот и избранница. Она немного похожа на мать, сеновал, теплая южная ночь и тот же роддом, где Вася появился на свет. Рождение. Первым мальчик, потом девочка и еще один мальчик. У Васи три ребенка. А что дальше? Грязный трактор, грубые разговоры за стаканом водки…
— Да ты ни хрена не понимаешь! — говорит Вася субъекту мужского пола, с большими кистями и в рваном полушубке. — Не жизнь это, а дерьмо! Дети только жрут и срут, а работать не хотят! Дочка еще хоть учится хорошо, может с нее толк выйдет, а два оболтуса только… пинают.
— А куда старший поступает?
— Женька? В техникум. А куда еще коли вместо учебы одни девки на уме?! Я в его возрасте таким не был. Да и Петька такой же. Тьфу… Только на Светку и надежда…
Все тускнеет, пропадет, обретает объем, теряет цвет запах и тепло. Мертвые просыпаются.
***
Все вернулось на свои места как-то странно. Просыпание далось сложно и плавно. Забытые образы накладывались друг на друга, Жюбо казался толстой женщиной или трактористом, Манада смешивалась с мертвым ветром, а потом, словно обоих окатило волной холодной воды. Привычная бесчувственность вернулась, сердце не выстукивало и, следовательно, эмоции не возникали. Просто два мешка с костями и мясом поднялись и посмотрели друг на друга. Каждый вспомнил, что они вытворяли во Сне, но никто не стыдился этого. Манада взяла его за подбородок и провела по скуле указательным пальцем с новеньким ногтем. Выросшая щетина зашуршала, мутные глаза смотрели с маленькой долей лукавства.