Служба в мирное и военное время
Шрифт:
Началась война, а потом пришла революция, а с нею и гражданская война. Повеяло новым ветром… Дурным ветром, во всяком случае — легкомысленным. «Равноправие»… «Все должны быть в строю»… «Что за привилегии такие?»… «Мы в атаку идем, мы жизнью рискуем, а он сапоги тачает»… «Вся эта нестроевщина — вздор!»… «Поменьше тыловой сволочи!»… «Вы мне жидов в обозе не хороните»… «Какие такие артельщики? Винтовку в руки и пошел в бой, негодяй! Каждый штык на счету…»
Вот такие окрики пошли сверху, а снизу молодые ротные командиры, вся заслуга которых была только их храбрость («помилуйте, — это же все!») и рады стараться. Погнали всех в бой: и Ицек и Мойшей, и портных
Пошло двести молодцев, но роты не пошло. Не было и победы.
Организация не терпит импровизации, и все те люди, с которыми с таким легким сердцем, во имя принципа, расстались, такие с узко боевой точки зрения — ненужные — сапожники какие-то, артельщики, кашевары… оказались незаменимыми…
Перекличка
Девять часов вечера… На полковом дворе, у караула, горнист или барабанщик бьет зарю. В ротах тишина. Идет перекличка, чтение приказа, молитва; в частях покрепче — и гимн. День кончен.
— Разойдись по койкам…
Люди свободны.
Революционное Временное Правительство, разрушая армию, прежде всего все это отменило. Ненужное беспокойство солдатам. Молитва — насилие над свободой совести.
Отменить оказалось легко, ибо война к этой отмене подготовила. На войне постепенно перестали делать ежедневную перекличку. Сегодня люди устали на походе, разбрелись по избам — не собирать же их — «мучить солдатиков»? Может и без переклички… Ну, и молитвы не нужно. Каждый сам помолится… Устали… Завтра — бой помешал… Послезавтра собрали, стали перекликать:
— Где Недошивин?
— Еще четвертого дня здесь был… А, вот, третьего дня чагой-та не видали его.
Дезертир… Сегодня один, завтра другой… Незаметно и безнаказанно… В общем — соблазнительно.
Нет, видно перекличка-то нужна ежедневная и, чем более устали или потрясены боем солдаты, тем строже и внимательнее должна быть сама перекличка… И молитва нужна… Ты сам веруешь или не веруешь — это дело твоей совести, а молитву пой. Может быть, она когда-нибудь и всколыхнет твою до дна заплесневелую душу. И если все это противник слышит — поверь — у него все это дух отнимает…
Ну-ка, господа ротные, батарейные, эскадронные и сотенные командиры Великой и гражданской войн, признавайтесь, делали вы это ежедневно? Ежедневно?
Если нет — на себя и пеняйте, что сидите по Франциям, Болгариям, Югославиям (слава Богу, что сидеть-то еще позволяют) и что родного дома лишились.
Ибо в войске прежде всего — вера в Бога, любовь к Родине и порядок!
А порядка без переклички не бывает.
Приказ по части
Полк управляется приказом по полку. Вот он лежит передо мною, чистенько отбитый на машинке и напечатанный в полковой литографии: «Приказ Н-скому пех. полку. N… такого-то числа, такого-то года. Дежурный по полку… Дежурный по части строевой… По части хозяйственной»…
Вчера, как сегодня, и завтра, как сегодня, — каждый день, с неизбежностью времени. И в Светло-Христово Воскресение и в Новый Год. Как полковая газета. И то, что надо делать завтра, — и разбор
Вы возвращаетесь ночью домой, а ревностный денщик уже прочел до вас приказ и говорит вам: «Ваше благородие, вам завтра на стрельбу с 6 час… Шт. — кап. Прокофьев женятся. В приказе разрешение им объявлено»…
Приказ… Все привыкли к нему, и как-то нельзя без приказа.
Но вот наступила война… И в одних полках сразу, в других постепенно, обыкновенно, после первых боев, после первых убитых наступает какая-то апатия, отвращение к тому, что делалось раньше. Приказа не надо… Где там его печатать? Машинки нет, нет и литографного станка. И писарь-приказист где-то на парной повозке в обозе 2-го разряда лошадьми правит.
— Г-н полковник, сегодня приказ будем отдавать?
Сегодня?.. Да что там такое?.. Кажется, ничего не случилось?
— Недошивин бежал.
— А?.. Да… Нет… Уже Бог с ним… Когда-нибудь потом.
Если бы этот самый Недошивин сбежал в мирное время, какие сейчас же послышались громы и молнии! Напыряли бы всем: и отделенному, и взводному, и ротному — и послали бы в полицию. Со дна морского достали бы этого «мерзавца, порочащего честь полка, Недошивина» и предали бы его суду.
А на войне — Бог с ним!.. Что удивляться, что дезертиры исчислялись в армии, даже в первые годы войны, десятками тысяч!!.
Хотя на листике полевой книжки, карандашом, ротным писарям продиктованным, — но надо каждый день, ибо так заучены в мирное время, ибо так привыкли. Представьте себе, какое это было бы впечатление, если бы в разбитые окопы, с порушенными козырьками, где лежат убитые, где стонут еще не вынесенные раненые, прокрался бы посыльный из штаба полка и подал измученному, потрясенному боем ротному командиру листок тонкой бумаги, на котором синей переводной бумагой оттиснут «приказ Н-скому полку на позиции у вершины 89» и там написано: «Наш полк в течение дня отбил шесть атак противника. 4-ая рота доблестно сражалась, два раза выходила из окопов и штыковою атакою опрокидывала волны противника. От лица службы благодарю командира роты, кап. Н.Н., и представляю его к ордену св. Георгия 4-ой ст. Г-дам ротным командирам использовать наступившее затишье и сделать то-то и то-то. Всех отличившихся в сегодняшнем славном бою представить к наградам…» Каким бальзамом легло бы такое признание заслуг на потрясенную боем душу…
Шекспир говорит: «Признать заслуги — значит наградить»…
Признать заслуги?.. Сколько доблестных офицеров было убито, так и не дождавшись этого признания совершенного подвига…
Среди трудов и утомления похода, в хаосе боя, среди ужасов смерти найти полчаса и продиктовать адъютанту сегодняшний приказ… Так ли это трудно?
Пускай «ужасно» трудно, но нужно! Этим постоянным вторжением в жизнь полка приказа, т. е. властной руки ком. полка — мы могли бы избежать перемешивания частей и все время держали бы полк в порядке, подтянутости и сборе. Кто-то сверху напоминает, кто-то снизу исполняет.