Служитель милосердия
Шрифт:
В глазах вспыхнул свет, боль отвлекает. Что? Почему он лежит на спине? И почему его отвлекают в такой момент?
Лицо возлюбленной нависло на немыслимой высоте над ним — в целый человеческий рост. И как она может улыбаться даже в такой момент — ведь должна же видеть, положение отчаянное?!
Мёртвая жрица наклонилась над ним, прикоснулась — и Син ощутил, как вливается в него жизненная сила. Совсем чуть-чуть, хотя и так неясно, откуда она у мёртвой.
— Я помогу тебе, любимый.
Маленькие ладони ложатся к нему на грудь, безошибочно находя печати.
—
— Не смей! Тебя разорвёт! Уничтожит!
Син попытался приподняться, но она не позволила.
— Мне ничего не грозит, я ведь уже мертва. Разорвёт только форму, сосуд, который Госпожа создала только на время. Душу затянет в царство мёртвых — но ведь там мне и место, как бы не хотелось побыть с тобой подольше. А мои печати и сила позволят запрудить поток Её силы.
— "Пусть попробует", — в тоне богини было сомнение.
Син расслабился, вновь концентрируясь. Проявившуюся надежду поспешно отогнал, сейчас не время думать о постороннем.
— Сейчас!
На пути стремительного потока появилась не плотина — скорее тростниковая циновка, вмиг растянувшаяся и разорванная в клочья, но всё же на какие-то мгновения поток ослабел — и незримые шлюзы сомкнулись. Почти неосязаемые, как лепестки засушенного цветка, губы женщины на миг коснулись губ жреца — и последняя из отправленных на помощь духов проскользнула в мир мёртвых, обдав волной чувств. Любовь, бесконечная нежность и мимолётное озорство, перекрытое печалью. На фоне этого букета ощущений, лёгкий укол ревности Госпожи был почти незаметен.
Только прошуршал ветерок по разгромленной лаборатории.
Син не ощущал времени. Лежать на полу, конечно, не очень приятно, камень всё-таки, но тратить силы только на то, чтобы перебраться на один из столов, сбросив оттуда предыдущего обитателя... Не исключено, что некромант и ночевал где-то здесь, но желания искать его кровать тоже не возникало.
Сейчас, когда чуждая живым энергия Госпожи не разрывают тело, а раны запечатаны верным клинком, собственные силы будут понемногу восстанавливаться. Пожалуй, к концу дня можно будет поискать что-то съестное, а утром всерьёз заняться исцелением ран. Если бы ему ещё дали это время!
— Мастер! Мастер ты здесь?
Принц осторожно заглядывал в лабораторию, как будто ожидая, что любой из бесчисленного количества здешних трупов вскочит и схватит его за глотку. Хотя, если вспомнить, кто был здешним хозяином...
— Здесь я, здесь, Фурими! Хватит орать.
Принц радостно помчался на голос, но замер, не подходя вплотную.
— А ты жив?! И почему лежишь среди этих?
Син невольно покосился на своё одеяние, настолько испятнанное кровью, что могли появиться подозрения не только у борцов с нежитью. Да и компания ещё та — мёртвые тела, зелёный жрец, засушенный некромант.
— Отдыхаю. Сил не осталось. Что там у вас?
Принц ответил не сразу, с интересом оглядывая лабораторию.
— Да... Хорошо вы тут подрались. Всё переломали, кое-где даже пол оплавлен... Да что у нас — мёртвые между собой сами разобрались, последние упали сами собой, когда опять, как в городе, печати потянули. Я, если честно, в бою больше и не участвовал — только смотрел. Какой был поединок! И какая женщина!
— А кто победил? — вопрос вырвался сам собой. Сину даже стало неловко. Сколько людей погибло, а его интересует, сумела ли его ученица одолеть старого мастера. Правда, Фурими и сам боец, должен понять.
Конечно же, принц понял. Правда, определённо сказать не смог.
— Знаешь, некоторых их движений я даже не рассмотрел. В последний раз достали друг друга одновременно, вот только старик после этого упал и не шевелился, а жрица как и не заметила. Теперь я понимаю, что такое настоящее мастерство!
Син устало прикрыл глаза:
— Ну и хорошо. Теперь не будешь звать меня мастером и рваться в ученики.
— Ты шутишь? — в голосе Фурими было искреннее возмущение. — Да меня этот старик за три биения сердца на куски бы порезал! А на тебе — царапины! И жрицу ты ведь обучал? Стиль-то одинаковый... Мастер, а ты точно не хочешь меня обучать? Даже если я стану Клинком Храма?
Жрец невольно открыл глаза и приподнялся:
— Ты с ума сошёл? В жрецы Милосерднейшей идут те, кому нечего терять! Это не шутки, а служение до конца жизни, а для некоторых — и после! И представь, что скажут твои родственники и подданные.
Фурими упрямо мотнул головой:
— Подданные не мои, а дяди. И у него есть два наследника и новая молодая жена. Рано или поздно, меня просто отравят, испугавшись моей популярности в народе. Все мои подвиги — детские шалости по сравнению с твоими. Что мне ещё терять? Народ, который сегодня любит одного, завтра другого? Друзей, которые верны, пока я в фаворе, и разбегаются, когда в опале? Дворянство, которое меня терпеть не может?
Жрец со вздохом лёг обратно.
— Хорошо. Но с одним условием — дядя должен отпустить тебя по доброй воле. Мне не нужно, чтобы ваша страна опять убивала жрецов. А если у тебя так много сил, займись людьми. Здесь есть пленники — отпусти их, и раздели между пострадавшими сокровища некроманта. И оставь меня, хоть ненадолго в покое!
Принц развернулся, ворча что-то о том, что предпочёл бы голыми руками душить вампира, чем объясняться с дядей, но внезапно задержался и вновь повернулся к жрецу:
— Кстати, о сокровищах. Там жрица, вначале носила с собой оба меча, потом положила, когда лечила солдат, а затем полетела сюда...
Син вздохнул. Конечно, для Фурими золото привычно и неинтересно. А вот волшебные мечи...
— Клинок Праха не трогайте. Я передам его Госпоже, как и прочие опасные вещи, вроде этих свитков. А второй можешь взять себя. Предыдущая хозяйка не хотела бы, чтобы он томился в мире мёртвых или попал в плохие руки.
Окрылённый принц умчался едва ли не вприпрыжку. И, пожалуй, пока он так молод, не стоит уточнять, что серебряные письмена на чёрном клинке означают "Шёлковая красавица". Ещё откажется от хорошего оружия.