Служители тайной веры
Шрифт:
И вдруг внезапным резким и сильным движением он ударил Кожуха ногой.
Кожух тихо застонал и упал ничком на пол, подогнув голову.
Князь Семен Вельский повернулся и спросил неожиданно звучным чистым и красивым голосом:
— Настенька Картымазова?
Эхо отразилось от стен и рванулось под высокие своды. Настя машинально кивнула головой.
— Я так и думал.
Князь помолчал и кивнул на Кожуха.
— Завтра же я вздерну этого человека на виселицу! Князь Вельский — похититель девушек? — Он покачал головой. — Никто не посмеет сказать этого!
Он помолчал и подошел
— Как только ты сможешь отправиться в обратную дорогу, я сам сяду на коня и провожу тебя к родным. Я буду просить у них прощения за подлый поступок этого негодяя. Мне стыдно за моих бездарных и ничтожных холопов!
Князь резко повернулся, широким шагом направился к двери и позвал слугу.
— Эта девушка — моя гостья, — сурово сказал он. — Проводи ее в лучшие покои и дай лучших служанок. Она должна чувствовать себя как дома и ни в чем не нуждаться.
Князь почтительно поклонился Настеньке.
— Еще раз прости Христа ради.
Настенька широко открытыми глазами недоверчиво посмотрела на князя и, сдержанно ответив на поклон, вышла.
Слуга шел впереди, указывая дорогу.
В роскошно убранной комнате Настенька первым делом бросилась к распахнутому окну. На нем не было никаких решеток, но оно выходило на реку. В пятидесяти саженях внизу плескались волны Березины.
Огромная усталость перенесенного путешествия разом обрушилась на девушку. Она глубоко вздохнула и потеряла сознание.
Князь Семен, проводив гостью за порог, вернулся в бронный зал.
Кожух неподвижно лежал на полу.
— Вставай! — сказал князь.
Кожух не шевелился.
— Ян! — снова сказал Семен и склонился над телом своего дворянина.
Кожух спал, тихонько посапывая.
Князь Семен Вельский вел строгий и умеренный образ жизни. Он вставал в семь часов утра и до восьми занимался приведением в порядок своей внешности. Затем он час фехтовал, потом ездил верхом, и наконец садился завтракать, а после этого приступал к делам.
Приезд Кожуха заставил князя изменить свой обычный распорядок. Он решил до завтрака уладить все внутренние дела, чтобы уделить остальное время подробному разговору с Кожухом, которого велел разбудить в полдень.
Князь вызвал слугу:
— Пусть ко мне явятся Воронец, Мокей и Осташ. По очереди.
Через пять минут Пахом Воронец, сотник дружины, стоял перед князем.
— Пахом, — спросил Семен сурово, — сколько у тебя сейчас людей?
— Сто пятьдесят, князь.
— Сегодня вечером отправишься на Угру. Сколько нужно времени, чтобы добраться до Опакова?
— Три недели.
— Много.
— Князь, люди в полном вооружении, лошади быстро устают. Ты же не позволишь ехать большими дорогами по землям Можайского, чтобы не привлекать внимание?
— Конечно. Тем не менее я хочу, чтобы через две недели вы были у старого Сапеги, на его землях к юго-западу от Синего Лога.
Пахом склонил голову и сухо ответил:
— Постараемся.
— После нескольких дней отдыха вас будет ждать серьезная работа.
— Работа... на той стороне?
— Да. Пусть люди готовятся. В половине шестого получишь подробные указания.
Пахом вышел, и тут же в зал проскользнул гибкий
— Садись, Мокей. Рассказывай.
Юноша уселся с непринужденным видом, говорящим, что положение его при князе куда лучше, чем об этом можно было бы судить по внешним отношениям. Мокей говорил, манерничая, и время от времени небрежно разглядывал свои ногти.
— Задача оказалась весьма трудной, князь. Сам понимаешь — разузнать все подробности о человеке, который от рождения глух и нем, — не всякий сумеет. Но, взявшись за дело, я всегда довожу его до конца.
Мокей вздохнул и, полюбовавшись своим отражением в зеркале на стене, продолжал:
— Савва Горбун — тридцати пяти лет, православный, холостой, родители неизвестны. Подкидыш. Найден младенцем у монастыря кающихся грешниц в Гомеле в день Святого Саввы, в честь которого и наречен этим именем. Воспитывался у привратницы монастырского кладбища, где хоронят женщин-бродяжек, умерших на улице. С восьми до восемнадцати лет убирал территорию монастыря и кладбища. Потом поступает на службу к одному гомельскому купцу. Служит у него истопником и дворником семь лет. Поначалу' он еще говорил, но уже невнятно, а потом и вовсе разучился. В прошлом году осенью дом купца сгорел, но Саввы в этот день там не было. Купец разорился, и Савва, побираясь, кое-как перебивается зиму подаянием, потом с сумой за плечами отправляется куда глаза глядят. В Гомеле никто не хочет принять его к себе из-за мрачного и угрюмого вида. Остальное тебе известно. Два месяца назад он появился у наших ворот. Просил милостыню. Повар предложил ему порубить дрова, и он так хорошо справился с этим, что Кузьма тотчас испросил твоего позволения взять его в помощь, потому что замок очень плохо отапливается — засорились дымоходы, и нужен человек, который занялся бы этим. Савва прочистил все эти трубы, постоянно следит за их исправностью и вообще работает за троих. Бедняга счастлив, что ему удалось где-то зацепиться, и старается изо всех сил, не зная, как лучше всем угодить. Ничего дурного за ним не замечено.
— Хорошо, Мокей. Он часто выходит из замка?
— Только раз в день, рано утром, когда вывозит золу.
— За ним следили все это время?
— Да, вплоть до сегодняшнего дня, когда его чуть не прибил на мосту Кожух. Яма, которую Савва выкопал на опушке, просматривается с башни, и каждое утро я сам наблюдаю, как он вывозит свою тележку. За все два месяца он ни разу ни с кем не встретился. Живет в каморке без окон за кухней, вдали от остальной прислуги и рад своей норе. Я осмотрел все его вещи. Ничего подозрительного: жалкая одежда, инструменты для чистки труб и старая потрепанная Библия.
— В Горвале его кто-нибудь знает?
— Нет. Там никто никогда его не видел.
— Сам он ни разу не просился в деревню?
— Нет. Наоборот, один раз его хотели послать за чем-то, но он отказался.
— Как зовут купца, у которого он служил раньше, и что об этом купце известно?
Мокей самодовольно улыбнулся.
— Я знал, князь, что это тебя заинтересует, и навел все справки. Исидор Штокман, торговец кожами, был поставщиком придворных сапожников. Никаких связей ни с кем из твоих друзей, врагов или знакомых никогда не имел.