Смакуя Поппи

Рейвен Кейт

— Там небезопасно, — повторяю я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно мягче.

— Я не одна из твоих подчиненных, — напоминает она мне. — Ты не можешь мной командовать, так что просто умолкни.

Она демонстративно делает еще один глоток своего напитка, а мои пальцы сжимают бокал с вином так крепко, что часть красного выплескивается через край и попадает на нее через стол.

— Андерсон! — визжит она.

Я отталкиваюсь от нее и отхожу от стола, не проронив ни слова. В ванной я сжимаю кулаки, пытаясь отдышаться и успокоиться.

Я

не имею права указывать Поппи, что ей делать.

Она не моя.

Или нет?

Я иду мыть руки в раковине и понимаю, что Поппи забыла что-то на стойке, когда переодевалась. Это ее прокладки для груди.

Я колеблюсь секунду. Я не должен ничего делать. Я должен уйти сейчас.

Иди и скажи ей, что она их забыла. Я должен сдерживать себя.

Я не могу рисковать, чтобы не потерять контроль над собой.

Но ее молоко пахнет так вкусно, сладко, сливочно, как жидкое золото.

Пьянящий аромат заполняет мои ноздри, мои легкие, посылая прилив тепла и крови к моему члену.

Я беру одну прокладку для груди, кровь стучит у меня в ушах. Она тяжелая и теплая, пропитанная ее молоком.

Блядь.

Я должен положить ее. Я должен контролировать себя. Я отослал своих работников на весь день. Здесь нет никого, кроме меня и Поппи. Если я не смогу себя контролировать, ситуация может стать очень опасной.

Но я не могу удержаться и подношу прокладку поближе, прямо к носу, чтобы почувствовать ее запах.

Черт возьми. Вблизи ее молоко пахнет еще лучше, от аромата ее молока у меня слюнки текут.

Я высовываю язык, касаясь мягкой ткани кончиком, и приподнимаю прокладку, чтобы на язык попала всего одна капля молока. Затем я откатываю его и отправляю в рот.

Ее вкус — это взрыв чистого удовольствия, эротический прилив, который разливается по моему телу, согревая кожу, заставляя меня чувствовать, что я весь горю. Мои глаза закатываются, и мне приходится плотно сжать губы, чтобы не застонать вслух.

Это неправильно. Это отвратительно. Но кровь стучит у меня в ушах, а член стал твердым, как камень, практически пробивая дыру в штанах, ноющий от желания большего.

И, охваченный неконтролируемым порывом вожделения, я беру в рот всю прокладку для груди целиком.

Черт возьми, она восхитительна на вкус.

А затем я яростно смакую ее, высасывая из нее все до последней капли, сладкое молоко Поппи наполняет мою глотку

О, Боже, я хочу, чтобы у нее было еще больше детей, чтобы у нее снова и снова появлялось молоко.

Я тщательно облизываю губы, не желая растратить ни капли ее молока, и неистово тру прокладкой для груди губы и лицо, желая вымазаться в ее сливках.

Я сосу до тех пор, пока прокладка не становится сухой.

Мой член болит в штанах, твердый и пульсирующий, потребность в Поппи нестерпимо терзает меня.

Я хватаю другую прокладку для груди и подношу ее к губам,

чтобы яростно сосать ее, жуя и почти прокусывая мягкую ткань в своем стремлении попробовать всю Поппи на вкус.

Мой член настолько тверд, что я чувствую выступившие на нем капли спермы. Один только вкус Поппи заставляет меня намочить свои гребаные штаны, как какого-нибудь школьника, который не может себя контролировать. И если я не кончу немедленно, то кончу в штаны.

Я резко расстегиваю молнию, кладу первую прокладку на свой член, поглаживая его мягкой тканью, втирая оставшиеся капли ее молока в кожу, словно хочу, блядь, искупаться в нем. Взад-вперед я натираю член прокладкой для груди, и обычно я могу кончать всю ночь, если захочу, но тут достаточно всего нескольких движений, и я кончаю, сильно, в ее прокладку для груди, пока высасываю последние капли молока из другой.

Святые угодники. Мне приходится ухватиться за стойку в ванной, чтобы удержаться на ногах. Как так получается, что одна только мысль о Поппи, ее запах заставляют меня кончать сильнее, чем когда-либо прежде?

У меня почти кружится голова от нахлынувшего удовольствия, от вкуса Поппи на моем языке, в моем горле, от ощущения ее на моем члене и запаха ее на моем лице.

— Андерсон, где ты, блядь, находишься? — я слышу, как она кричит мне из кухни, и, собрав прокладки, толстые от моего освобождения, выхожу за дверь.

Когда я возвращаюсь на кухню, Поппи не смотрит на меня, а нетерпеливо постукивает пальцами по столу. — Отвези меня обратно, — говорит она, вставая, чтобы потянуться.

Я опускаю глаза вниз, туда, где скрывается ее грудь за футболкой, и с изумлением вижу два маленьких кружочка влаги вокруг сосков.

Она тоже смотрит вниз.

— Ах, это, — смущенно говорит она, слегка поморщившись. — Я пытаюсь отлучить Рен от груди. вот и подтекает молоко.

Мне неприятно видеть, как ей больно, но это очевидно, когда она осторожно прикасается к одной из своих грудей.

Они так сильно набухли и налились молоком.

Мой член снова твердеет в штанах.

— Подожди здесь, — говорю я. — Я принесу тебе салфетку.

— Все в порядке, — говорит она.

— Нет, это не так, — настаиваю я. — Просто подожди, пока я принесу тебе салфетку.

Ее щеки слегка покраснели. — Я же сказала, не надо! — жалуется она.

Но тут я вижу, как она снова вздрагивает. — Перестань быть такой упрямой соплячкой, — резко говорю я ей и чувствую, как зверь внутри меня выпускает свои когти. — Позволь мне позаботиться о тебе.

Поппи выглядит потрясенной. — Ты не мой отец, — дразнит она, и я вижу, что она вот-вот потеряет свой маленький котячий нрав.

И я чувствую, как мой самоконтроль окончательно разбивается на миллион осколков.

— Я — папочка, который позаботится о тебе, — выкрикиваю я, прежде чем успеваю остановить себя. — Либо ты сама будешь доить свою грудь, либо я буду доить ее за тебя.