Смарагдовое ожерелье

Ананасы издавна вызывали глубокий интерес у английских садоводов. По словам Джона Эвелина, первый ананас был привезен в Англию в 1657 году — в качестве подарка Оливеру Кромвелю. В числе первых садов, где успешно культивировали ананасы, — сад Мэтью Деккера в Ричмонде. Об увлечении англичан выращиванием ананасов в XVIII веке свидетельствуют многие письменные источники, включая такие труды, как «Общий трактат по земледелию и садоводству» (автор Ричард Брэдли) и «Ананасы: Трактат об ананасах» (автор Джон Джайлз), опубликованные соответственно в 1721 и 1767 годах. Во многих из этих изданий представлены

образцы ананасных теплиц и даны советы по организации системы отопления. К середине XVIII века культивирование ананасов получило в Великобритании широкое распространение; роскошные ананасные теплицы, в которых содержалось до ста штук ананасных растений, перестали быть редкостью. После проведения восстановительных работ вновь зацвел и заплодоносил сад в Хелигане (Корнуолл), в том числе возродилась и расположенная на его территории ананасная теплица, построенная в XVIII веке.

Помимо указанных выше источников XVIII века я также обращалась к следующим работам: Сьюзан Кэмпбелл «Чарльстон-Кеддинг: История приусадебного хозяйства» (1996 г.); Тим Смит «Затерянные сады Хелигана» (1997 г.); Джон Харви «Садовники далекого прошлого» (1974 г.). Эпизоды с участием Ланселота Брауна в данном романе не являются фактами его биографии, профессиональная же деятельность и яркий характер этого великого творца великолепно описаны в книге Роджера Тернера «Талантище Браун и садово-парковое искусство конца XVIII века» (1985 г.).

Джошуа Поуп — вымышленный персонаж, но его техника исполнения и методы работы были свойственны портретистам того времени, что находит документальное подтверждение. Я глубоко признательна Рике Джоунс, сотруднице реставрационного отдела Галереи Тейт (Лондон), за ее помощь в изучении искусства живописи. Я также черпала сведения в таких книгах, как «Портрет в Великобритании и Америке» (автор Робин Саймон, 1987 г.), «Краски и замысел» (под ред. Стивена Хакни, 1999 г.), «Джордж Ромни» (автор Алекс Кидсон, 2002 г.), «Ремесло живописца» (автор Джеймс Эрз, 1985 г.) и «Искусство Томаса Гейнсборо» (автор Майкл Розенталь, 1999 г.).

Наконец, особую благодарность я выражаю моему агенту Кристоферу Литтлу, сотрудникам издательства «Трансуорлд» Салли Гаминара, Патрику Джансон-Смиту, Саймону Тейлору и Саймону Торогуду за их поддержку и конструктивную критику, а также моим родным Полу, Люси, Аннабель и Джеймсу за то, что они не сердились и не жаловались, когда холодильник был пуст или я не успевала вовремя приготовить ужин.

Джошуа Поуп гостей не ждал. Стоял октябрь 1786 года, день был на исходе, и он намеревался, как делал всегда, когда позволяли обстоятельства, провести вечерние часы за мольбертом. Но прежде, облачившись в индийский халат и сафьяновые тапочки, решил подкрепиться легким ужином, состоявшим из куска холодного пирога и бутылки красного вина, в небольшой гостиной своего дома на Сент-Питерс-Корт.

За окном свирепствовала осенняя непогода. На Сент-Мартинс-Лейн и близлежащих улицах и переулках завывал пронизывающий восточный ветер. Под его порывами скрипели и визжали вывески «Кофейни Слотера», трактира «Карета и лошади» и отделанного позолотой салона краснодеревщика Томаса Чиппендейла. Громкий настойчивый стук дождя заглушал крики проституток, мусорщиков и городских стражников. Не уважающая титулы буря поднимала из сточных канав отбросы и свирепо швыряла их в окна особняка, который некогда занимал выдающийся художник Фрэнсис Хейман, с легкостью срывала черепицу с крыш домов великого архитектора Джеймса Пейна и знаменитого тенора Джона Бирда, будто потрошила ветхие лачуги, вторгалась в покои Джошуа Поупа, заставляя дребезжать двери и стекла, задувая свечи и вороша его бумаги.

Поблагодарив Господа за то, что у него есть сытный ужин и большой запас угля, Джошуа Поуп с наслаждением потер руки, подбросил в камин немного дров, сел, протянув ноги к огню, и принялся за еду. Через полчаса, бодрый и энергичный, словно пузырьки в бокале

шампанского, он ослабил на животе узел шелкового пояса, прошел вглубь гостиной и распахнул двупольную дверь, ведущую в его мастерскую. С удовольствием предвкушая, как следующие несколько часов перед сном, никем и ничем не тревожимый, он будет заниматься любимым делом, Джошуа Поуп надел свой рабочий халат, выбрал в банке кисть из свиной щетины и три средние кисти из собольего волоса, взял палитру, уже заправленную красками, повернулся к холсту, над которым работал — то было великолепное полотно, вне сомнения, самое лучшее его творение (хотя он говорил так про каждую из своих картин), — и самодовольно улыбнулся. Теперь предстояло «облагородить» картину — добавить последние штрихи, светотенью оживить композицию. Это была приятная работа, и он принялся вдохновенно создавать фон, нанося размашистые мазки, выписывая детали, процарапывая, штрихуя, втирая масло, пока не достиг желаемого эффекта.

Около одиннадцати Джошуа Поуп все еще стоял за мольбертом, и вдруг сквозь шум ветра и дождя услышал тихий стук в дверь гостиной.

— Кто там? — крикнул он, от удивления выронив кисть из собольего волоса.

Джошуа был уверен, что находится в полном одиночестве. Он никого не ждал. Насколько ему было известно, все его домочадцы уже спали. Как в таком случае посторонний проник в дом и оказался у его мастерской?

— Я ищу мистера Джошуа Поупа, знаменитого портретиста, — откликнулся звонкий женский голос. — Полагаю, вы и есть этот господин?

Джошуа был одновременно раздражен и заинтригован. Если его гостья хочет заказать портрет, почему, как все клиенты, заранее не условилась о встрече? Если хочет посмотреть его работы, почему не пришла в воскресенье вместе с другими посетителями, которые, отдавая дань его таланту, каждую неделю являются к нему в дом, чтобы поглазеть на его последний шедевр и высказать какое-нибудь абсурдное замечание по поводу его мастерства? А какая еще причина могла бы заставить незнакомого человека искать встречи с ним?

И вообще, как эта женщина пробралась в дом, да еще ночью? Наверняка ее привело к нему какое-то серьезное дело, раз она не испугалась даже столь суровой непогоды. В любом случае нельзя допустить, чтобы чужой человек разгуливал по его дому. Придется ее принять.

Не предчувствуя никакой опасности, Джошуа отложил палитру, взял свечу и открыл дверь гостиной. Посетительница — дама средней комплекции, вся в черном — стояла на темной лестничной площадке. Одета она была хоть и мрачно, но дорого и со вкусом — лайковые перчатки, платье из тафты, рукава отделаны брюссельским кружевом, тяжелый бархатный плащ. Сам будучи весьма щепетилен в одежде, Джошуа одобрил ее элегантный наряд и проникся некоторым расположением к гостье. Он поднял свечу, пытаясь разглядеть ее лицо, но в сиянии пламени увидел только кончик подбородка и нос женщины.

Остальные ее черты прятались в тени накинутого на голову капюшона плаща.

Джошуа ждал, когда женщина представится, но она молчала, и к нему вернулось изначальное раздражение.

— Не знаю, как вы проникли сюда, да и не в моих привычках принимать незваных гостей в столь поздний час, но раз уж вы здесь, думаю, вам стоит войти, назваться и объяснить цель вашего визита.

Джошуа неприветливым жестом показал женщине на кресло возле канделябра, в котором горели с полдюжины свечей.

Однако гостья и не думала повиноваться. Не желая выходить на свет, она стояла в дверях, схватившись за свой плащ, словно боялась, что Джошуа сорвет его. Взгляд женщины, словно бабочка, порхал по стенам. Надеялась ли она увидеть на них то, что искала, или хотела убедиться точности описания комнаты, о которой прежде уже много слышала? Потом, даже не удосужившись спросить у хозяина соизволения, прошла через гостиную в мастерскую и остановилась у мольберта, рассматривая закрепленное на нем полотно. И хотя это был один из портретов, которыми Джошуа безмерно гордился, на ее лице промелькнуло разочарование. Она не произнесла ни слова в знак одобрения, не высказала своего мнения.