Смерть цвета бейсик
Шрифт:
— Каковы ваши дальнейшие планы?
— Я бы хотел отдохнуть, в первую очередь. Затем… я еще не до конца уверен. Точно могу сказать только одно: вся моя предыдущая жизнь была связанна со служением закону. Мне бы хотелось помочь возрождению нормального суда и нормального следствия в моей стране, хотелось бы бороться с нынешним возмутительным произволом и беззаконием.
Интервью меня не только позабавило. Прежде я считал, что Васильев просто вышел на пенсию, схватил куш и собирается провести оставшиеся годы и десятилетия, потягивая пина-коладу на пляже. Уперся в карьерный потолок или устал от борьбы за существование, но тут другое. Будь в планах чистое сибаритство, он избегал бы прессы,
Грузовик мягко раскачивался, играла музыка. У водителей был неожиданный вкус, латиноамериканская классика, остромодные арабы новой волны, китайская певица, любимая Катей и Мишей, сменялась русскими песнями, в основном, полными надрывного пафоса. Редкие Борины песни казались жемчугом в этом патриотическом навозе.
Я проснулся от жужжащего звука. Сперва мне почудилось, что выпиливают проход в аквариуме, стоявшем в зале суда. Я хотел шепнуть, что это очень опасно, прокурор или судья могут заметить, да и конвоиры, вполне возможно, не до конца поглощены игрой. На следующем уровне пробуждения мне почудилось, будто машину вернули в складской терминал, и Ушаков откручивает панель, передумав отправлять меня.
— Здрасьте! — сверху, с высоты метра в два, смотрело молодое веселое лицо, на лбу светился фонарик. — Полезли?
Я проверил в карманах деньги и чипы, осмотрелся вокруг, решая, что прихватить с собой, но, кроме обезболивающего и флакона антисептика, ничего не придумал. Выбравшись наверх, я помог прикрутить на место панель, и мы поползли, словно в головоломке, расчищая путь, сдвигая кубики упаковок утеплителя. Наконец показался просвет, сквозь распахнутую створку была видна курящая голова еще одного молодого. Он показал нам большой палец и поманил к себе. Я, вслед за парнем с фонариком, спрыгнул на асфальт, совсем забывшись со сна. Боль ударила в ногу и ребра так, что потемнело в глазах и с трудом удалось не вскрикнуть.
— Русскую прошли, — парень прикурил напарнику и качнул головой в сторону домика с бело-синим флагом, — казахскую вам лучше ногами.
Водители были похожи друг на друга, молодые ладные парни. Невозможно угадать, который из них эстет, а который музыкальный патриот.
Стояло раннее, но уже теплое утро. Всюду, насколько хватало взгляда, лежала плоская как стол степь. Только в одном месте, далеко, едва различимо, дымилась зеленью полоска леса. Под прямым углом к дороге разбегалась струной полоска двойного решетчатого забора с колючей проволокой поверху. Метрах в пятидесяти впереди над пограничным пунктом бился черный с золотом флаг казахского имарата. Все четыре ряда поразительно разбитой дороги между пропускными пунктами были забиты стоящими машинами, по крайним — фурами, в большинстве беспилотными, по средним — легковушками.
— Счастливо, — и решил все-таки спросить, — границу без проблем прошли? Сканер?
Водитель ухмыльнулся и раздавил окурок в пыли:
— Одна морока с этой электроникой — вечно барахлит.
Идти было отчаянно больно, я, как мог, старался не хромать и не кривить тело. Терпеть. Не привлекать внимания. Передо мной шел сухощавый мужчина за пятьдесят, толкавший древний велосипед, и пыхтящая
Когда я, проходя воротца, скосился на пограничника, он уже опять уткнулся в мониторы.
— Коля!
Катя бросилась ко мне и повисла на шее, обхватив ногами, словно защищая. Пока она бежала, пока темнело в глазах от боли, пока я вдыхал сложный аромат ухоженного тела, пока она отшатнулась испуганно и сочувственно от моего стона: «Больно?» — я успел удивиться множеству вещей. Оказывается, эти несколько дней, вместившие целую жизнь боли и страха, были всего только несколькими днями. Моя жена все еще оставалась довольно привлекательной, яркой женщиной, она даже что-то значила для меня, сама по себе, без прошлого и Насти.
Мы сели на заднее сидение новенького мерседеса. Даже здесь где-то его раздобыли. Стоявшие в стороне бугаи расселись по двум большим джипам. В машине нас было только двое, Катя запустила автопилот. Я так и не смог привыкнуть к этой штуке, жутковато нестись по разбитой дороге на скорости под двести, еще и с пустым водительским сидением, что бы там ни говорила статистика.
Катя молча прижималась ко мне, гладя по колену, и я физически почувствовал свою немытость и небритость.
— Попахиваю?
— Попахиваешь? Ну, нет. Разишь, воняешь, смердишь, так бы я это определила.
— Можно в гостиницу какую-нибудь заскочить? Сполоснуться.
— Нет. Нас самолет ждет, через полчаса будем в воздухе. Потерпишь до Гуанчжоу. Вонючий, но живой и свободный.
— Могут отдать?
— Лучше не проверять.
Машина влетела в застройку, по правую сторону понеслись ветхие советские многоэтажки. Их уродливые силуэты до сих пор роднят типовыми кварталами города от Улан-Батора до Гаваны. В моем родном городе стояли точно такие же, их звали микрорайонами. Я вырос в четвертом, а дрался с пятым. Только здесь над крышами торчали минареты.
Здание аэропорта оказалось еще одним осколком советской эпохи. Облезшие бетонные конструкции в замысле изображали что-то восточное. Перед шлагбаумом машина остановилась, панель пискнула и Катя нажала зеленую кнопку, подтверждая передачу управления диспетчерской.
Футуристические обводы сверхзвукового бизнес-джета чужеродно смотрелись в этом побитом жизнью месте. Улыбчивый пограничник, стоявший возле трапа, пропустил нас почти мгновенно, что-то потыкав в коммуникаторе на запястье. Если его и удивил мой вид, он никак этого не показал.
Стюардесса, редкой красоты высокая азиатка, тоже вела себя так, словно у них каждый день летают небритые пассажиры в грязных комбинезонах, с заплывшей синяками физиономией.
Когда самолет перестал подпрыгивать и, задрав нос, пошел вверх, оставляя внизу аккуратные квадратики, я поверил наконец что и в этот раз обманул судьбу, опять ухватил удачу за павлиний хвост.
Я спросил о Насте, Катя как раз хотела, чтобы мы завтра же проехались по школам, она выбрала две и не могла до конца определиться. И у дяди Миши все было в порядке, он даже сказал, что Софья Олеговна может вернуться, но она пока не хочет, нашла какой-то потрясающий курс спа-процедур. И у самой Кати все просто отлично, правда, она жутко переживала из-за меня.