Смерть демона (сборник)
Шрифт:
– Но всегда можно наблюдать за поступками и словами кого угодно. Если вы видите, как человек с наслаждением ест, вы можете предположить, что он голоден и пища ему по вкусу.
– Предполагать и знать – совершенно разные вещи, между ними – непреодолимая пропасть. В нее-то я и сорвалась. – Слезы снова полились по ее щекам, и Телма яростно стирала их кулаками, словно они предали ее. – В тот вечер – в субботу, – когда я сказала Рону о ребенке, я могла заметить, что он удивлен, даже потрясен, но думала, что он и обрадовался, как и я, потому что любил меня и ребенок скреплял нашу любовь, чтобы мы, все трое, были вместе. Но это я только предполагала. А теперь я знаю, что он не захотел разделить со мной будущее и предпочел умереть. Предпочел умереть.
– Не терзайтесь так, Телма, не вините себя.
– Мне больше некого винить. – Ее нижняя губа кровоточила, веки распухли и покраснели. – Как он мог совершить такой поступок, бежать и оставить все на меня?
– Телма...
– Я думала, он мужчина, а он, оказывается, жалкий презренный трус. Нет, нет, что я говорю – он был не трус! Он... ну, не знаю. Не знаю! Ах, Рон, Рон! – Она как будто изо всех сил цеплялась за маятник, который качался между любовью и ненавистью, между страданием и яростью. – Я этого не вынесу. Без него я не могу продолжать жить.
– Вы должны.
– Я не могу, не могу.
– Подумайте о вашем ребенке.
Телма скрестила руки на животе, словно вдруг подумала, будто плод уже что-то понимает, и его надо оградить от глаз и слов посторонних людей, которые могут повредить ему.
– Что с нами будет, Ральф, с ним и со мной?
– Не знаю.
– Какие у меня были надежды, какие чудесные планы!
Телма была низведена до своей голой сущности, словно гоночная машина со снятым капотом, без крыльев, с оголенным мотором без глушителя, с обеими ревущими выхлопными трубами – "я" и "мне". Все высокие надежды Телмы были построены на обмане, и свои чудесные планы она возводила за счет счастья других.
Что-то зашуршало в окне портика и шлепнулось на пол. Телма подпрыгнула, словно это звук был выстрелом пушки, нацеленной на нее.
– Наверное, вечерняя газета, – сказал Тьюри, – Если хотите, я принесу.
– Не хочу. Я ... а в ней будет это самое, насчет Рона?
– Возможно.
– И про меня?
– Трудно сказать, кто знает про вас, кроме Гарри, Эстер и меня. – Через несколько минут ему пришлось добавить про себя: "... и всего Управления полиции".
Заголовок о смерти Рона красовался на первой странице: "Видный гражданин Торонто погиб в заливе Святого Георгия".
Эстер, очевидно, отказалась предоставить последнюю фотографию Рона, поэтому кто-то из газетчиков порылся в подборках и нашел фотографию, сделанную несколько лет назад в Новогоднюю ночь в клубе "Гранит". Рон застенчиво улыбался в объектив, шея его была опутана серпантином, в волосах и на лацканах смокинга застряли кружочки конфетти. И фотография, и надпись на ней – "Гэлловей в веселом настроении" – свидетельствовали о дурном вкусе репортера. Тьюри питал слабую надежду, что Телма не станет смотреть на фотографию. Потом, конечно, увидит, но пока что уместнее просмотреть газету самому, так как все последние поступки Телмы указывали на отсутствие у нее собственнического чувства, которое было таким сильным у Эстер.
Хотя Телма сначала не хотела, чтобы Тьюри принес газету, теперь она нервно и нетерпеливо наблюдала за ним, заламывая свои маленькие пухлые руки.
– Ну, что там пишут?
– Прочтите сами.
– Нет. Я не могу. Мне режет глаза.
– Хорошо. Сначала излагается фактическая сторона дела – как и где его нашли. Не вижу смысла читать вслух, для вас это будет лишнее расстройство.
– Тогда читайте, что написано дальше.
– "Было отдано распоряжение о вскрытии. Специалисты пока еще не исключают возможности несчастного случая, хотя имеется свидетельство, указывающее на самоубийство. Сегодня утром вдовой Гэлловея, в девичестве Эстер Беллингс, было получено – письмо, где содержится намек на его намерение покончить с собой. Это письмо теперь в руках полиции, которая отказалась изложить его содержание представителям печати, учитывая его сугубо личный, интимный характер".
– Она отдала письмо полиции? – В тоне Телмы звучало недоверие; возможно, голос Тьюри звучал бы точно так же, если бы он в этот момент заговорил. Ему представлялось невероятным, чтобы Эстер передала такое сугубо личное письмо полиции. Сквозь щели запираемых на замок дверей полицейского управления просачивается не меньше сведений, чем через щели любых других дверей, а Эстер достаточно умна, чтобы понимать это. Возможно, она не могла поступить иначе, потому что полиция потребовала письмо как доказательство того, что у Рона было намерение совершить самоубийство. А может, Эстер, не подумав о последствиях для себя и своих детей, решила немедленно предать огласке поведение Телмы.
– В письме написано обо мне, я полагаю? – спросила Телма.
– Да.
– Названо мое имя?
– Я думаю, да.
– Значит, скоро весь город будет знать. Господи, как мне это выдержать?
– У вас есть друзья.
– Друзья Рона и друзья Гарри. Моих собственных ни одного.
– Есть еще решение, – сказал Тьюри. – Если вы проявите благоразумие и согласитесь...
Но Телма отвернулась, словно захлопнула перед голосом разума бронированную дверь:
– Нет.
– Но вы даже...
– Спрятаться за спину Гарри – это ваше решение?
– Гарри готов, как я вам уже говорил. Вы недооцениваете его. Он прекрасный, великодушный человек.
– Да, я его знаю. Добрый старина Гарри, всегда готовый отдать другу последнюю рубашку или проиграть ему в покер. Гарри – мастер проигрывать, не за это ли все так его любят?
Он проигрывает так мягко и изящно, но проигрывает. Он всегда опаздывает на пароход. Почему?
– Может, он не хочет никуда плыть.
– А я хочу. И поплыву. Что бы меня ни ждало, это будет лучше, чем оставаться с Гарри в этом доме, в этом городе.
В ее голосе звучала решимость, и, словно в подтверждение своих слов, Телма взялась за иглу. Стала обшивать петли для пуговиц, пальцы ее двигались точно, быстро и не дрожали. То ли маятник остановился, то ли она от него отцепилась.
Тьюри встал и с трудом заковылял по комнате. У него затекли ноги, в ступни впились тысячи игл гораздо острей, чем та, которую Телма держала в пальцах. Она подняла голову и встретила его вопросительный взгляд.
– Перестаньте беспокоиться за меня, – резко сказала она. – Со мной будет все в порядке, пока я занята, пока что-то делаю. Завтра начну шить приданое ребенку. Все сошью сама... Не собрались ли вы уходить Ральф?