Смерть экс-любовника
Шрифт:
– Это все?
– Ты о чем?
– А как насчет того, что ты находишься в глубокой депрессии и не можешь без нее жить?
Эллиот рассмеялся:
– Как думаешь, что быстрее вернет ее домой: банальный диалог в плохом пересказе или мое намерение выбросить ее «Паскини» стоимостью четыре тысячи долларов?
– Я тебя поняла. С кофеваркой все в порядке, так? Но если ты просишь об одолжении, то должен был подумать дважды, прежде чем называть меня банальной.
– Я действительно нуждаюсь в одолжении. Не спускай глаз с Джо. Она не должна психовать из-за того, что оказалась на виду у всего города, но меня она не послушает, а ее психоаналитик сейчас в Европе.
Не уразумев, что в данном контексте означает «психовать», я пообещала Эллиоту выполнить его просьбу и выключила телефон. Как безответственно со стороны психоаналитика. Им полагается уезжать из города в августе, а не после Рождества, Хануки, Куанзаа, Нового года – эмоционально перегруженных праздников, когда они так нужны пациентам. Это известно даже мне, хотя у меня никогда не было психоаналитика.
Я добралась до студии в Бербанке и протянула удостоверение личности охраннику у входа, который изучил его так, словно хотел запомнить навечно, затем проверил багажник и вручил мне пропуск на парковку – на заказанное мне Максом место под солнцем – и махнул рукой, чтобы я проезжала. Я направилась к съемочной площадке, где припарковалась, как было велено, в красной зоне, и оставила ключи от машины у Кей-Джи, помощника режиссера с косичками. Милостиво не глядя на мои волосы, она подвела меня к Максу, все еще одетому в костюм, в котором присутствовал на чтении завещания.
Макс обнял меня:
– Уже чувствуете себя как дома? Познакомьтесь с Лори, нашей костюмершей.
Лори была круглая, стриженная под машинку, одетая во все черное, лишь пояс с инструментами был у нее красным. Она оглядела меня с ног до головы и спросила, знаю ли я свои мерки. Я ответила, что нет. Она покачала головой, достала сантиметр и приступила к работе, называя числа, а ее ассистентка, тоже вся в черном, записывала их в блокнот. Это не было обычным измерением груди-талии-бедер. Лори заставляла меня вытягивать руки, расставлять ноги и прикладывала сантиметр к таким местам, которые мне в жизни не измеряли.
Подошел Руперт Линг в купальном костюме от «Спидо» и полуботинках. Он поцеловал меня второй раз за день, не убоявшись того, что выглядела я как овца на заклание.
– Как прошло распределение имущества Дэвида Зетракиса, нормально? – спросил он.
Я кивнула, Лори упрекнула меня за это и приказала стоять смирно.
– Ах да, – сказал Руперт. – Литографии. Я получил потрясающее вино. Лори досталась брошь, которая некогда принадлежала Коко Шанель, а она там даже не объявилась.
– Некоторые из нас работают. – Лори сердито делала пометки на карточке. – А не взваливают все на ассистентов.
– На коллег, а не на ассистентов, – возразил Макс. – К тому же Кей-Джи вполне компетентный работник.
– А Макс получил книги и марки, словно ботаник, зато вещи ценные, – продолжал Руперт. – Тебе повезло, Макс. Но не так, как Джо, которую Дэвид когда-то выгнал из сериала.
– Кстати, о Джо, – вступила я в разговор. – Эллиот Хоровиц хочет, чтобы ты ему позвонил.
– Я уже сделал это, спасибо. Связь оборвалась, а потом я провел целый час в павильоне, где никому не позволено общаться с внешним миром.
– Лори, если ты закончила, я похищу Уолли. – Макс показал на оазис света посреди холодной и похожей на пещеру студии.
– Любопытно, – сказал Руперт, шагая рядом с нами, – кто-нибудь, кроме меня, находит странным, что наша нынешняя дива ничего не выиграла от смерти продюсера? За исключением нового контракта. И отсрочки от ядерной катастрофы.
– Ты говоришь о Трише? – спросила я.
– Ты не вполне точен, – возразил Руперту Макс. – Триша обновила свой контракт задолго до смерти Дэвида.
– Но Дэвиду об этом никто не поведал, – заметил Руперт. – Даже его шпионка Джо. Он хотел, чтобы Триша покинула проект в прошлом году. Ее карьера висела на волоске, когда сериалом занялась Джен.
– А почему никто не сказал об этом Дэвиду? – удивилась я.
Мы остановились, чтобы пропустить двоих рабочих, несших заляпанное оконное стекло.
– Руперт, давай избавим Уолли от наших доморощенных сплетен, – скривился Макс.
– Не надо, – отозвалась я. – Очень приятно быть членом команды. Чего бы это ни стоило.
Руперт улыбнулся:
– Дэвид уволил бы Джен, если бы узнал, что она воскрешает людей. Джен занималась сериалом по договору. Но теперь она в безопасности. Сегодня утром ее фотография появилась в «Дейли верайети». Материал о ней дали рядом с некрологом Дэвида. Бывший временный получил «добро».
– Не поняла.
– «Кандидатура временного исполнительного продюсера одобрена телевизионным начальством», – пояснил Макс. – Так написано в «Верайети».
– Разве Дэвид не знал о том, что происходит? – удивилась я.
Макс посмотрел на Руперта и сказал:
– Мы держали это в секрете. Отсняли материала на четыре недели, а не на две, работая шесть дней в неделю. И добрались до февральских сюжетов, несколько отличающихся от тех, что планировал Дэвид, – он хотел умертвить еще некоторых персонажей.
– А он мог как-то проведать об этом?
Макс кивнул:
– Если бы прожил еще три недели. Но было бы поздно: серии уже готовы, и нам не хватило бы ни денег, ни времени, чтобы переснять их.
– Почему все были заодно? – спросила я.
– Никому не пришлось по нраву кровавое побоище, которое решил устроить Дэвид. По сути, его правление подошло к концу. И все считают, что Джен заслужила вотум доверия. В конце концов, именно она платила нам зарплату.
– Это могло продолжаться только до тех пор, пока Дэвид не заявил бы о своём несогласии, – сказал Руперт. – Начальство очень ценит Джен, но к ней по-прежнему относятся как к протеже Дэвида. Она первая, кто признает это. Если бы Дэвид закричал: «Плохо!» – Джен, вероятно, уволили бы при первой возможности.