Шрифт:
Tom Nichols
THE DEATH OF EXPERTISE: THE CAMPAIGN AGAINST ESTABLISHED KNOWLEDGE AND WHY IT MATTERS, FIRST EDITION
Посвящается
Линн Мэри Николс
и
Хоуп Вирджинии Николс
Первоклассной жене и бесподобной дочери
Предисловие
«Гибель
И хоть экспертное знание, или профессиональная компетентность, еще не погибло окончательно, ему грозит опасность. Что-то явно идет не так. В настоящее время Соединенные Штаты – страна, зацикленная на преклонении перед собственным невежеством. И дело не только в том, что люди не обладают достаточными знаниями в области науки или политики, или географии. Все так и есть. Но эта проблема не нова. И на самом деле, это даже не проблема, пока мы живем в обществе, которое функционирует благодаря разделению труда – системе, которая предназначена для того, чтобы освободить нас от необходимости знать все обо всем. Пилоты управляют самолетами, адвокаты подают жалобы в суд, врачи назначают лекарства.
Никто из нас не да Винчи, рисующий «Мону Лизу» по утрам и проектирующий вертолеты по ночам. Так и должно быть.
Нет, гораздо большей проблемой является то, что мы гордимся своим незнанием. Американцы достигли того предела, когда незнание, особенно в том, что касается общественно-политических вопросов, является фактически достоинством. Отвергнуть мнение экспертов означает отстаивать свою независимость – способ американцев защитить свое все более ранимое самолюбие от возможных обвинений в том, что они чего-то не знают. Это новая Декларация независимости: мы теперь «считаем за очевидные истины» не только, что «все люди сотворены равными, что им даны их Творцом некоторые неотъемлемые права» и т. д., а любые мнения, даже заведомо неверные. Все поддается пониманию всякого, и каждое суждение по любому предмету так же хорошо, как любое другое.
Это не то же самое, что традиционная американская нелюбовь к интеллектуалам и всезнайкам. Я профессор, и я понимаю, что большинство людей не любят профессоров. Я начинал свою преподавательскую карьеру почти три десятилетия назад, когда работал в колледже недалеко от своего родного города. И время от времени я заезжал туда, чтобы проведать своих и зайти в маленькую закусочную, которой владел мой брат. Однажды вечером, после моего ухода один из посетителей обратился к моему брату с вопросом: «Он ведь профессор, да? В любом случае он кажется мне хорошим парнем». Если у вас такая же профессия,
Но вовсе не потому я взялся писать эту книгу. Интеллектуалы, которые выходят из себя из-за колких замечаний по поводу ненужности интеллектуалов, должны найти себе иной род занятий. Я работал преподавателем, советником по политическим вопросам, экспертом как в государственных, так и в частных организациях, выступал в качестве комментатора в различных средствах массовой информации. Я привык к тому, что люди бывают не согласны со мной. На самом деле, я приветствую это. Аргументированные, принципиальные споры – это признак интеллектуального здоровья и жизнеспособности демократического общества.
Скорее, при написании этой книги я руководствовался своей обеспокоенностью. Аргументированных и принципиальных споров больше не увидишь. В настоящее время уровень фундаментальных знаний среднестатистического американца так упал, что он пробил границу «невежественного человека», прошел черту «неверно информированного», а теперь катится в сторону «агрессивно заблуждающегося». Люди не просто верят глупостям, они активно сопротивляются процессу познания и не хотят отказываться от своих неверных убеждений.
Мне не довелось жить в Средние века, поэтому я не могу сказать, что это беспрецедентное явление, но на моей памяти подобного не было.
Это вовсе не означает, что я впервые задумался над подобным вопросом. В конце 1980-х годов, когда я работал в Вашингтоне, я наблюдал, как в самом обыденном разговоре люди мгновенно начинают учить меня тому, что следует сделать в определенных сферах деятельности, особенно в тех, которыми я занимался – контроль над вооружениями и внешняя политика. (Как обычно, совет был замаскирован словечком «они», например, как во фразе «им давно следовало бы…») Я был молод, и еще не успел стать закаленным экспертом, но меня поразила манера, с которой люди, не имевшие ни малейшего представления об этих предметах, уверенно советовали мне, как наилучшим образом достичь мира между Москвой и Вашингтоном.
В какой-то степени это понятно. Политика предполагает дискуссию. Люди хотят быть услышанными. Особенно актуально это было в годы холодной войны, когда ставки были слишком высоки – мир находился на грани уничтожения. Я признавал, что это неизбежная цена, которую платят люди, занимающиеся публичной политикой. Со временем я обнаружил, что другие специалисты в различных политических областях сталкиваются с похожими проблемами, когда непрофессионалы вовлекают их в разного рода дискуссии о налогах, бюджете, иммиграционной политике, защите окружающей среды и многих других проблемах. Если вы эксперт в области политики, то это неотъемлемая часть вашей работы.
Впоследствии, однако, я начал слышать похожие истории от врачей. И от адвокатов. И от преподавателей. И, как оказалось, от многих других профессионалов, рекомендации которых оспаривать не принято. Эти истории удивили меня: вместо того чтобы задавать разумные вопросы, пациенты или клиенты настойчиво объясняли профессионалам, почему их совет ошибочен. В каждом случае сама мысль о том, что специалист знает, что он или она делает, отвергалась изначально.
Все поддается пониманию всякого, и каждое суждение по любому предмету так же хорошо, как любое другое.