Смерть и немного любви
Шрифт:
– Да, да, конечно, – согласился Бартош. – Мы не можем рисковать, слишком многое поставлено на карту. Но, Тамми, дорогая, меня что-то тревожит.
– Что же?
– У меня неприятное чувство, что это письмо оказалось уж очень кстати. И несчастье, которое произошло в загсе, тоже.
Тамила отстранилась и настороженно посмотрела на мужа.
– Что ты хочешь этим сказать? Ты меня в чем-то подозреваешь? Ты думаешь, это я написала письмо?
– Тамми…
– Негодяй! Да как у тебя язык повернулся! Ты еще скажи, что это я застрелила эту несчастную девушку! Ты – чудовище, Иштван Бартош!
Она замахнулась, чтобы влепить мужу пощечину, но тот ловко уклонился, перехватил ее руку и умелым движением завернул ей за спину. Тамила прикусила губу от боли, со злобой впившись глазами в серые глаза Иштвана, но уже через несколько мгновений ее лицо смягчилось. Да, Тамила Бартош была властной и жестокой дамой, но ее муж был по-настоящему «крутым». Мягкость и интеллигентность полученного в семье западноевропейского воспитания служили лишь обманчивой оболочкой человека, прошедшего хорошую школу российской приблатненной шпаны. В свое время именно это и подкупило Тамилу, которая совершенно потеряла голову от сдержанного рафинированного красавца, который в постели вел себя грубо и разнузданно и рассказывал ей о своих чувствах и сексуальных ощущениях исключительно при помощи нецензурных русских слов, произносимых с очаровательным мадьярским акцентом. И сейчас, стоя с заломленной назад рукой и глядя в холодные глаза Иштвана, она поняла, что муж не только подозревает ее, но и одобряет.
Внезапно что-то мелькнуло в его глазах, рука, только что железной хваткой сжимавшая ее кисть, мгновенно переместилась на ее бедро. Иштван резко притянул жену к себе, приблизил губы к ее уху и прошептал:
– Обними меня. На нас смотрит Эля.
Тамила обернулась. На пороге стояла дочь с опухшим от слез лицом и растерянными глазами.
– Что у вас происходит? Ты так кричала, мама…
– Я разговаривала по телефону с твоей бабушкой Юдит, – тут же нашлась Тамила, сообразившая, что дочь слышала венгерскую речь и все равно не поняла ни слова. – Она звонила из Будапешта, было плохо слышно. Бабушка хотела тебя поздравить, пришлось ей объяснить, что твой жених попал в аварию и сломал ногу, так что свадьба откладывается.
Слезы снова заструились по щекам девушки. Она резко повернулась и убежала в свою комнату.
Глава 4
Вчерашняя ссора оставила саднящий след, и с утра в воскресенье Настя впервые почувствовала неприятный холодок, воцарившийся между ней и Чистяковым. Они ссорились редко, за все двадцать лет знакомства не больше пяти раз, один из которых пришелся как раз на день свадьбы. Отличное начало семейной жизни.
Но как бы там ни было, к приходу Юры Короткова ситуацию надо было сгладить любым способом. Настя выбрала самый простой путь.
– Лешик, – сказала она, допивая вторую чашку утреннего кофе и закуривая третью сигарету. – Прости меня, пожалуйста. Я вчера вела себя неправильно. Я была не права. Прощаешь?
– Куда ж я денусь, – вздохнул Чистяков с видимым облегчением. Он, как и Настя, не любил конфликтов, особенно на пустом месте. – Но ты все-таки не забывай, пожалуйста: я все время помню, где ты работаешь, и все время за тебя волнуюсь. Запомнишь?
– Куда ж я денусь, – передразнила она мужа и скорчила ему гримаску. Конфликт был исчерпан.
Юра Коротков привез с собой толстый конверт с фотографиями. Антон Шевцов действительно постарался: на фотографиях оказались запечатлены все до единого люди, находившиеся в тот момент в помещении загса. Настя разложила снимки на полу в комнате и взяла в руки составленный Коротковым список людей. Женихи и невесты казались все на одно лицо, и пришлось потратить немало усилий, чтобы на обороте каждого снимка указать имена тех, кто на нем изображен. Они провозились почти три часа, когда оказалось, что в списке ровно столько же имен, сколько людей на фотографиях.
– Не сходится, – тревожно сказала Настя. – Имен должно быть на одно больше.
– Почему?
– Фотограф. Его не может быть на снимках, а в списке он есть. Значит, если в списке пятьдесят четыре фамилии, то на фотографиях должно быть пятьдесят три человека. А их тоже пятьдесят четыре. Давай искать, кто лишний.
Они снова кропотливо перебрали все фотографии и нашли ту, которая оказалась не подписана. На ней была изображена женщина лет пятидесяти с сухим изможденным лицом и странно напряженными глазами. Настя была уверена, что не видела ее в загсе.
– Кто это? – спросила она, протягивая снимок Короткову.
– Впервые вижу, – ответил он, вглядываясь в лицо женщины. – Ее там не было. Это точно.
– Она была, – поправила его Настя, – но исчезла. Она была там в тот момент, когда обнаружили труп, потому что Шевцов начал фотографировать сразу же, как только поднялся крик и началась суматоха, и исчезла до того, как перекрыли выходы. Надо немедленно установить, кто она такая. Будем показывать фотографию всем, кто был в загсе, может, она приехала с кем-то из вступающих в брак. Или это сотрудница.
– Нет, – покачал головой Коротков, – сотрудники все были на месте, я проверил. Скорее всего она была с кем-нибудь из молодоженов. Только вот почему она ушла?
– Да мало ли! Вышла воздухом подышать, цветы купить, позвонить. Может быть, ей нужно было что-то взять в машине. Вышла, а обратно войти уже не смогла, входы перекрыли.
– Но она же могла объяснить, ее пропустили бы.
– Она могла испугаться. Или, например, она поссорилась с кем-то из тех, с кем приехала, и демонстративно ушла совсем. В любом случае, Юра, ее надо найти. Вдруг она что-то видела или слышала?
– Найдем, куда денется. Давай еще Лешу спросим, может, он ее видел.
Но Чистяков такой женщины не помнил.
Начать решили с семей Бартош и Турбиных, ибо рассудили: выстрелить в загсе можно в любую девушку, а вот послать письмо перед самой свадьбой можно далеко не каждой. Для этого нужно знать, что она выходит завтра замуж, и ее адрес. В своем окружении Настя не нашла никого, кто хотел бы расстроить ее свадьбу. Значит, нужно поискать среди знакомых Элены Бартош и Валерия Турбина.