Смерть и побрякушки
Шрифт:
На его лице промелькнуло выражение досады. Он скривил губы, словно не знал, злиться ему или смеяться, раздраженно передернул плечами и неохотно процедил:
– Вот именно: все бы для меня сделала, в лепешку расшиблась, а я бы от такой благодати возле нее с ума сошел. Я, Мариша, старомодный мужик. Я сам сильный и хочу, чтобы рядом была слабая женщина. Чтобы слезы утирать, защищать, спасать. А Алку зачем спасать, сама кого хошь спасет, кого хошь уроет. Я когда от нее уходил, я ведь себя спасал, мечту свою.
Марина почувствовала, что у нее кружится голова.
– И это все?
– настороженно спросила Марина.
Кирилл посмотрел на нее, как на идиотку, устало вздохнул:
– Мариш, что ты хочешь, чтобы я тебе сказал? Я спас твою жизнь, я убил какую-никакую, но все таки свою жену, я закрыл устойчивый, прибыльный бизнес и открыл новый... Мало того, Я ВЫНЕС ТВОЙ ЧЕРТОВ МУСОР! И ты меня спрашиваешь: "И это все?"
Восторженными, сияющими глазами Марина всмотрелась ему в лицо, зачем-то заглянула в мусорное ведерко, и замирающим голосом прошептала:
– Ты что, таким манером мне предложение делаешь?
Он притянул ее к себе, она прижалась к его груди, его горячее дыхание обожгло ей губы, и она вдруг поняла, что темный двор наполняется неземным сиянием, а мусорный бак, похоже, зацвел розовым кустом.
Сжав ее в объятиях так, что она задохнулась, Кирилл прошептал:
– Но не рассчитывай, что я буду таскать это ведро каждый день!
– Я думаю, мы со временем договоримся.
***
Крест светлого гранита раскинул свои крылья над сидящими мужчиной и женщиной. Мужчина задумчиво провел цветком по золотистым буквам надписи: П-а-в-е-л, - легкий мазок бледно-розового тюльпана ласково погладил имя, скользнул ниже - А-л-е-н-а. И снова П-а-в-е-л. Женщина сидела выпрямившись, ее внимательные глаза напряженно следили за ярко-синей курточкой, мелькавшей в прозрачном переплетении аллей. Наплевав, а вернее, просто не зная о торжественной печали этого места, карапуз лет двух бойким гномиком носился между рядами могил, решительно тараня весенние лужи. Губы женщины несколько раз дрогнули, словно она хотела окликнуть ребенка, но не решилась - то ли побоялась тревожить ясный солнечный покой кладбища, то ли не захотела разрушать звенящую радость малыша.
– Что теперь?
– наконец, спросила женщина. Долго молчать она была не в силах.
– А? Сейчас домой пойдем, - мужчина вздохнул, словно очнувшись, - Неплохо получилось, правда?
– хозяйственным взглядом окинул крест, витую ограду, скамеечку.
– Я не об этом, - женщина покачала головой, - Я...
– она неопределенно пошевелила пальцами, - Я об вообще.
Мужчина легко пожал плечами.
– В магазин по дороге зайдем, малому надо банку укропного чая купить. Придем домой, я партнеру позвоню, встречу перенесу. Ты пирог обещала испечь. Что еще? На
– Не зли меня!
– раздраженно встряхнула волосами женщина, - Я хочу знать, как мы будем жить дальше: ты, я, Сашка. Ты ведь знаешь, он меня мамой называет.
– А меня папой. Разве плохо?
– Мне - нет, а Аленка? Нечестно, если я - Сашкина мама, а ее словно и не было.
– Почему не было? Мы поставим возле его кроватки фотографию, ну ту, что из роддома, где Аленка, Пашка и малый в свертке. Объясним Сашке, что это его мама и папа.
– И они мама-папа и мы мама-папа?
– Что такого? Мы расскажем ему, что вот эти молодые и красивые ребята - его родители, они его очень любили и пожертвовали жизнью, чтобы ему было хорошо. И завещали нам заботиться об их сыне.
– А если он перестанет нас любить? Подрастет, начнутся проблемы, он перестанет нам доверять, будет скрытничать... Мы ему что-нибудь запретим, а он нам - "Вы мне не родители!", - в голосе женщины звучали нотки истинного трагизма, словно она уже стояла лицом к лицу с озлобленным подростком.
Мужчина тихонько засмеялась.
– Мариш, ты сказочку про мудрую Эльзу знаешь? Была такая немецкая барышня: сидела в погребе и рыдала, что через двадцать лет ее сыночек, которого еще и в проекте не было, топором по голове получит?
– Не смейся!
– вскинулась женщина, - Это воспитание! Это очень серьезно! От этого, может, вся Сашкина жизнь зависит!
– Прости господи, какая же ты у меня балда! Прекрати глупости молоть! Мы воспитаем его как следует и не будет у нас подростковых проблем! А те, которые будут, мы перетерпим, потому что мы Сашку любим и он это знает.
– Хорошо, а если появится наш с тобой ребенок? Сашка начнет ревновать, почувствует себя заброшенным...
– Мы возьмем его на руки, поцелуем крепко-крепко, а потом все вместе пойдем гулять, - мужчина решительно поднялся, протянул женщине руку, помогая встать, - Хватит выдумывать несуществующие трагедии. Домой пошли, у меня зад замерз.
– Ты иди. Я сейчас.
Он открыл калитку, на мгновение оглянулся, и коротко кивнул могильным памятникам, словно прощаясь с приятелями, у которых скоротал вечерок.
Она шагнула ближе к кресту, положила руку на перекладину, прижалась лбом:
– Знаешь, я больше смерть не чувствую. Как она Аллу забрала, так и все, словно дверь закрылась. Но и ты ведь теперь не сможешь приходить? Ничего. Ты не волнуйся. Все будет хорошо. Я очень люблю тебя, сестренка!
Она заторопилась вслед мужчине.
– Сашка, беги сюда! К маме, к маме, к маме! Оп-ля, поймали!
– прозвучал звонкий женский голос.
– Сашка, осторожнее, сшибешь маму, ты ведь уже не маленький. Слушай, Марин, а он не простужен, что-то лобик теплый.
– Нет у него температуры, я померила. Что я, больного ребенка сюда бы потащила? И вообще, чем меня проверять, лучше бы мусор вынес, второй день стоит.
– Не проверяю я тебя, чего злишься! А мусор... За что мы домработнице платим, если я должен с чертовым мусором возиться?