Смерть империи
Шрифт:
Я понимал, если мы запустим новые идеи в обычную межведомственную обкатку, ко времени визита Шеварднадзе они в готовом виде из нее не выйдут: бюрократы обкорнают их до банальностей, а утечки в прессу не позволят ознакомить Горбачева с ними до того, как они сделаются предметом всеобщих пересудов. И потому предложил подработать новые идеи в небольших группах из четырех–пяти экспертов из аппарата СНБ и госдепартамента. Мы уведомили о своих намерениях министра обороны Каспара Уайнбергера и директора Центральной разведки Уильяма Кейси, и те сообщили, что не возражают. Для Уайнбергера бальзамом на душу были любые предложения, отвлекавшие сознание общественности от
За несколько дней наши небольшие рабочие группы подготовили обстоятельные предложения по обеим темам. Имея в виду конкретные военные действия в Никарагуа, Анголе, Афганистане, на Африканском Роге и в Камбодже, предложение по локальным конфликтам предусматривало трехэтапный процесс ликвидации и советского, и американского военного вмешательства, а также содействия урегулированию между участниками конфликта:
1. Обе державы поощряют стороны, вовлеченные в локальные конфликты, на начало переговоров по мирному урегулированию.
2. Как только переговоры начнутся, представители США и СССР определяют, каким образом остановить поток вооружений, поступающих к конфликтующим сторонам извне.
3. С утверждением мира в данном районе Соединенные Штаты и Советский Союз совместно способствуют восстановлению там экономики.
Впервые Соединенные Штаты предлагали Советскому Союзу путь выхода из локальных конфликтов без признания военного поражения. При этом на Советский Союз не возлагалась вина за развязывание конфликтов и ясно указывалось, что ответственность за разрешение их лежит прежде всего на местных силах, вовлеченных в конфликт. При этом США давали обещание прекратить военное вмешательство в подобные войны, если Советский Союз выйдет из них и поддержит идею достижения мира путем переговоров. При этом Соединенные Штаты давали обязательство содействовать мирному присутствию СССР в данном районе, если конфликт удастся погасить. (До той поры американская политика обычно была направлена против любой формы советского участия в делах третьего мира.) Ставя во главу угла переход к переговорам между воюющими группировками, предложение тем самым пыталось свести к минимуму подозрения, будто сверхдержавы стакнулись для того, чтобы навязать другим урегулирование. Цель состояла в том, чтобы ликвидировать военное соперничество между США и СССР, способствовавшее раздуванию конфликтов.
Предложения, нацеленные на образование прорех в железном занавесе, содержали конкретные соображения по большому увеличению обменов между гражданами, особенно молодежи, доступу к информационным средствам друг друга, наращиванию культурных, спортивных и профессиональных контактов.
Президент и госсекретарь Шульц ознакомили со всем этим Шеварднадзе во время его визита в Вашингтон 26–27 сентября, а дальнейшие детали уточнялись в переписке и на более поздних встречах Шульца с Шеварднадзе. И только после этого Рейган довел наши идеи до широкой общественности. Предложение, касающееся локальных конфликтов, было выдвинуто им 24 октября 1985 года в обращении к Генеральной ассамблее ООН, а кое–какие детали его предложений по расширению контактов — в радиообращении президента к стране перед отъездом в Женеву.
В то время как мы работали над программой женевской встречи и — как мы надеялись — политики США на ближайшие годы, а может, и десятилетия, американская пресса куда больше внимания уделяла критике администрацией действий СССР и доходившим в виде утечек сведениям о внутренних разногласиях из–за политики в сфере контроля над вооружением, чем той программе, обмен мнениями по которой уже по сути начался, В этом одна из причин, по которой последовавшее вскоре окончание холодной войны для большей части общественности оказалось неожиданным и необъяснимым.
————
По мере приближения женевской встречи и Горбачев тоже взялся переналаживать советскую политику правда, медленнее и не оглашая основополагающие цели, как Рейган. Весной и летом 1985 года каждые несколько недель они с Рейганом обменивались посланиями. Тон их был неизменно сердечным, однако оба участника переписки высказывались по ключевым вопросам с незавуалированной прямотой и искренностью. В разгар лета Горбачев выступил с неожиданным предложением о моратории на ядерные испытания, которое американские официальные лица сочли пропагандистской уловкой, поскольку оно было обнародовано одновременно с уведомлением по официальным каналам — типичная для СССР тактика, когда никаких соглашений не предполагалось.
Тем не менее, мы уже стали замечать новую фразеологию в Горбачевских высказываниях о советской политике в области безопасности. В начале октября во время поездки во Францию (многие воспринимали ее как разминку перед встречей с Рейганом в ноябре) Горбачев заговорил о «разумной достаточности» как о приемлемой основе для определения численности вооруженных сил и отказался рассматривать идеологические различия как существенный фактор в международной политике. Подобные заявления вызывали живой интерес, однако звучали для нас чересчур таинственно, чтобы распознать, что в точности они означают на практике.
Заявление Горбачева о том, что Советский Союз готов заключить соглашение о сокращении ракет средней дальности, не требуя одновременно подписать соглашения по стратегическим вооружениям и космическим системам обороны, привлекло больше внимания. Соединенные Штаты со своими союзниками давно чувствовали, что эти сложные переговоры по комплексу проблем вряд ли приведут к успеху, если Советский Союз будет продолжать настаивать на принципе: все или ничего. Заявление Горбачева в Париже вселило в нас надежду, что советская позиция меняется к лучшему.
К общему языку
И у Рейгана и у Горбачева были основания ощущать удовлетворение саммитом в Женеве. Хотя до общих позиций еще было весьма далеко, оба лидера начали находить общий язык, основанный на понимании того, что разумной альтернативы миру нет и что мира достичь можно только обратившись к решению проблем. На первый взгляд, это самоочевидно и не требует доказательств. На деле, это было не так — принимая во внимание историю наших отношений и тот идеологический обоз1 который тащился по истории вслед за ними.
До женевской встречи советские участники переговоров настаивали, чтобы во всяком совместном заявлении приверженность миру выражалась как приверженность «мирному сосуществованию». Многие, так сказать, со стороны не находили тут никаких возражений. Кто мог противиться «мирному сосуществованию»?
На деле, в этом термине крылась идеологическая ловушка, ибо в советских словарях «мирное сосуществование» трактовалось как «классовая борьба в международном плане с использованием всех средств за исключением войны». Другими словами, мирное сосуществование означало холодную войну, а не мир. Западу, выходило, следовало безропотно принимать холодную войну, развязанную с Востока, не отвечая на нее ничем подобным.