Смерть Канарейки
Шрифт:
– Совершенную, – согласился Ванс. – А все же затруднительная вещь для законника не иметь хоть каких-нибудь следов.
Внезапно Маркхэма прорвало.
– Вам то уж, конечно, не нужны ни следы, ни какие-нибудь вещественные доказательства, – набросился он на Ванса. – Вы обладаете даром угадывания и предвидения, в котором отказано простым смертным. Насколько я помню, вы довольно высокомерно сообщили мне, что, зная сущность и условия убийства, вы безошибочно могли бы найти виновного, оставил он следы или нет. Припоминаете вы свое хвастовство?… Ну, так вот вам преступление, и преступник не оставил никаких следов.
Безмятежное спокойствие Ванса не было нарушено желчным вызовом Маркхэма. Он сидел несколько минут, лениво затягиваясь, сигаретой, затем он нагнулся и стряхнул пепел в окно.
– Честное слово, Маркхэм, – протянул он, – я уже наполовину склонился к тому, чтобы заняться этим дурацким делом, но я думаю пока подождать, посмотреть, кого припутает сюда Хэс со своим расследованием.
ГЛАВА 9
НАЧАЛО РАССЛЕДОВАНИЯ
(вторник, 11 сентября, после полудня)
Маркхэм насмешливо хмыкнул и откинулся на сиденье^
– Ваше великодушие умиляет меня, – сказал он.
По пути нас ненадолго задержала уличная пробка у Мэдисон-Сквера, и Маркхэм нетерпеливо поглядывал на часы.
– Уже больше двенадцати, – сказал он. – Я думаю высадиться у клуба и перекусить там. Я, конечно, знаю, что завтрак в такой ранний час покажется слишком плебейским такому изнеженному тепличному цветку, как вы.
Ванс принял приглашение.
– Поскольку вы лишили меня моего утреннего завтрака, – заявил он, – я, так и быть, разрешаю вам заказать для меня несколько яиц.
Через несколько минут мы вошли в почти пустой ресторан Стюйвезент-Клуба и заняли столик у окна, выходящего на южную сторону, из которого были видны верхушки деревьев Мэдисон-Сквера.
Как только мы заказали завтрак, вошел одетый в униформу слуга и, почтительно наклонившись к плечу прокурора, подал ему записку, вложенную в конверт клуба, на конверте не было никакой надписи. Маркхэм читал ее с выражением растущего любопытства, а когда он увидел подпись, легкое удивление мелькнуло у него в глазах. Наконец он оторвался от записки и кивнул ожидавшему слуге. Затем, извинившись, встал и быстро вышел. Вернулся он через добрые двадцать минут.
– Забавная вещь, – сказал он. – Эту записку прислал человек, который обедал и был в театре с Оделл вчера вечером… Как тесен мир… Он остановился здесь в клубе – он не постоянный член, но всегда бывает здесь, когда у него дела в городе.
– Вы его знаете? – равнодушно спросил Ванс.
– Я его видел несколько раз, его зовут Спотсвуд. – Маркхэм, казалось, был в замешательстве. – Он семейный человек, живет в загородном доме на Лонг-Айленде и вообще известен как весьма уважаемый человек. Я бы его последним заподозрил в том, что он путается с Оделл. Но, как он сам признается, он часто с ней встречался во время своих наездов в Нью-Йорк – «вспомнил молодость», как он говорит, – и вчера обедал с ней у Фанчелли, а потом повел ее в Зимний сад.
– У нас с ним разные представления об интеллектуальном или даже поучительном времяпрепровождении, – заметил Ванс. – И он выбрал для этого чертовски неудачный день… Вообразите, что вы раскрываете утреннюю газету и обнаруживаете, что дама, с которой вы провели прошлый вечер, была задушена ночью.
– Ему страшно неловко, – сказал Маркхэм. – Дневные газеты появились час тому назад и он звонил все это время мне в прокуратуру каждые десять минут, пока я не зашел сюда. Он боится, что его связь с девушкой раскроется и скомпрометирует его.
– А разве этого не случится?
– Я не вижу в этом необходимости. Никто не знает, кто был ее спутником в прошлый вечер, а так как он явно не имеет отношения к убийству, какой смысл втягивать его в это дело? Он рассказал всю эту историю и предложил остаться в городе, пока я не отпущу его.
– Я видел по облаку разочарования, окутывавшему вас, когда вы возвращались, что эта история не содержит никаких утешительных намеков на ключ к разгадке убийства.
– Да, – согласился Маркхэм. – Девушка, очевидно, никогда не говорила с ним о своих личных делах, он не смог высказать ни малейшего удовлетворительного предположения. Его рассказ совпадает полностью с рассказом Джессапа о том, что происходило вчера вечером. Он зашел за девушкой в семь, проводил ее домой около одиннадцати, провел у нее около получаса и ушел. Когда он услышал, что она зовет на помощь, то испугался, но когда она уверила его, что ничего не случилось, он решил, что ей что-то почудилось во сне и перестал об этом думать. Он прямо поехал сюда в клуб, где был без двадцати двенадцать. Судья Редферн, который увидел, как он выходил из такси, позвал его наверх и засадил играть в покер с людьми, которые ждали его. Они играли до трех часов ночи.
– Ваш Дон Жуан с Лонг-Айленда не оставил вам никаких следов на снегу.
– Во всяком случае, его появление прекращает одну линию расследования, на которую мы могли бы потратить много драгоценного времени.
– Если прекратится гораздо больше линий расследования, – сухо заметил Ванс, – вы попадете в печальное положение.
– Их еще вполне достаточно, – сказал Маркхэм, отодвигая тарелку и требуя счет. Он встал и, помедлив, обратился к Вансу.
– Вы достаточно заинтересованы, чтобы продолжать это дело?
– Я? Конечно, заинтересован. Захвачен.
Я был просто ошеломлен готовностью Ванса, хотя она была шутливой и беззаботной, потому что знал, что он хотел сегодня осмотреть выставку китайских гравюр в галерее Монтросс.
Мы доехали с Маркхэмом до здания Уголовного суда, и, войдя в него со стороны Франклин-стрит, поднялись в специальном лифте в просторное, но мрачное помещение прокуратуры. Ванс уселся в темное обитое кожей кресло возле резного дубового стола и закурил сигарету.
– Я жду, когда с восторгом услышу скрип колес правосудия, – заявил он, откидываясь на спинку кресла.
– Вы обречены не услышать, как они сделают первый оборот, – возразил Маркхэм. – Это будет происходить не здесь. – И он исчез за дверью, которая вела в комнату суда.
Через пять минут он вернулся и сел на стул с высокой спинкой у своего стола, спиной к четырем длинным узким окнам на южной стороне кабинета.
– Я только что от судьи Редферна, – объявил он, – у них сейчас как раз перерыв, и он подтвердил заявление Спотсвуда насчет игры в покер. Судья встретил его у подъезда клуба без десяти двенадцать и пробыл с ним до трех часов ночи. Он запомнил время, потому что обещал своим гостям быть в половине двенадцатого и опоздал на двадцать минут.