Смерть на брудершафт (фильма пятая и шестая) [Странный человек + Гром победы, раздавайся]

Акунин Борис

Представила:

— Вольдемар, это мой очень близкий и дорогой друг господин Базаров. Ему я обязана тем, что жива и нахожусь здесь.

— Жуковский, Владимир Федорович, — приветливо сказал начальник всей российской разведочно-контрразведочной службы, крепко пожимая руку новому знакомому.

В дверях застыл жандармский ротмистр в очках, не делая попытки войти в гостиную. Он внимательно смотрел на Базарова. Адъютант или порученец, догадался Емельян Иванович. А в подъезде наверняка охрана осталась. Это ничего,

это сколько угодно.

— Читал-читал. Впечатлительно. Вас уже попросили написать рапорт о немецком лагере? Подобные сведения нам важны, — говорил генерал. На румяного бородача смотрел с любопытством и симпатией.

— Конечно, написал. Во всех подробностях. С перечислением офицеров, которые были в моем бараке. Но я, ваше превосходительство, хочу поговорить о другом. Тут дело государственного значения…

Сказано было внушительно, с уместным волнением. А как же — с большим человеком разговор.

Отошли в сторону, подальше от чужих ушей.

— Слушаю вас.

Всё шло как по маслу. Оставались пустяки.

— Я переведен в резерв. Буду работать в военно-промышленном комитете, — энергично, напористо стал излагать свой «проэкт» Емельян Иванович. — Решили, что там от меня будет больше пользы. Ведь я по образованию горный инженер, по роду довоенных занятий золотопромышленник. Золота в военное время еще больше нужно. Стратегический металл. И возник у меня вопрос, напрямую касающийся вашего ведомства.

— Так-так, — подбодрил его Жуковский. — Сохранность и транспортировка золота действительно переданы в ведение подведомственного мне Жандармского корпуса.

— А охрана при этом осталась почти такой же, как в мирную пору! — горячо воскликнул Базаров. — Принятые вашим ведомством дополнительные меры я бы назвал косметическими. Во всяком случае, недостаточными. Опасно это, ваше превосходительство. И глупо. Я понимаю, сейчас не время и не место для серьезного разговора, но ежели бы вы согласились взглянуть на досуге… Вот, я тут кратенько набросал свои предложения. Только самое основное.

Он вынул из папки лист плотной бумаги. Жуковский взял.

Замечательно!

Пробежал начало глазами, но почерк был мелкий, трудночитаемый.

— Кажется, что-то дельное. — Его превосходительство повертел бумагу. — Но сразу видно, что вы никогда не служили по казенной части. Чтобы документу дать ход, по правилам нужно напечатать на пишущей машине. Вот здесь поставить число. Подпись разборчиво. Ничего не поделаешь — бюрократия.

— Виноват, — стушевался золотопромышленник. — Это по неопытности. Завтра же с вашего позволения перешлю в канцелярию, в надлежащем виде. Позвольте…

Дело, на девяносто девять процентов завершенное, вдруг застопорилось. Генерал сжал пальцы, не давая вытянуть из них докладную записку.

— Мне, право, неудобно, господин Базаров, но вернуть вам бумагу я не смогу. Правило и давняя привычка:

любой документ, попавший мне в руки, у меня же и остается.

— Но как же перепечатка? — улыбнулся сибиряк, еще не веря, что операция срывается.

— Не извольте утруждаться. Сами отлично перепечатаем. Вы только заезжайте к нам на Фурштатскую, поставьте подпись и укажите, как с вами связаться. Так вам будет даже удобней. Ротмистр!

По мановению начальства офицер, дежуривший в дверях, приблизился и забрал листок, спрятал в портфель.

Ласково потрепав автора записки по плечу, Жуковский двинулся к дамам.

— В самом деле, так удобней, — пролепетал сраженный прожектер.

Ему послышался душераздирающий треск и словно бы грохот стеклянных осколков. Это рухнула и разлетелась вдребезги вся затейливо выстроенная конструкция. Подготовка, плавание по холодной Балтике, любовная канитель со старой дурой — всё было напрасно. Другого листка специальной обработки, замечательно фиксирующей отпечатки пальцев, в запасе нет. А хоть бы и был! Поди-ка возьми этакого гуся с давними привычками…

М-да. Нечасто фортуна наносила своему любимцу столь жестокие удары.

Потрясенный и раздавленный, он не сразу обратил внимание на шум, доносившийся из прихожей.

А между тем назревал скандал

Началось с того, что к княгине (она увлеклась беседой с итальянским посланником) приблизился мажордом и вполголоса доложил:

— Княгиня Зарубина… со спутником.

Зарубина входила в число приглашенных, поэтому Лидия Сергеевна не поняла, чем вызван сконфуженный вид служителя.

— Со спутником? Вы хотите сказать, с флигель-адъютантом Зарубиным? Но ведь он в Ставке.

— Нет, ее сиятельство пришли не с супругом, — промямлил Василий, что было на него совсем непохоже.

Впрочем, густой бас, несшийся со стороны коридора, и не мог принадлежать Анатолю Зарубину, человеку светскому в полном смысле этого понятия. (Кто-то там рокотал: «Ишь, шуб-то понавесили! Чай, уезд целый пропитать можно».) Определенно это был не Анатоль.

— Пока ваша светлость отсутствовали, ее сиятельство, извиняюсь за выражение, спутались с этим, — так же тихонько пояснил мажордом, но понятней не стало.

Божья корова (таково было заглазное прозвище богомольной Фанни Зарубиной) с кем-то спуталась? Невероятно!

А в гостиную уже входила сама Фанни, дама исключительно некрасивой внешности и бурного темперамента. Верейскую поразило, что Зарубина была в простом суконном платье, совсем черном.

— Лидочка, радость какая! — Зарубина распростерла объятья.

Этот порыв тронул Лидию Сергеевну. Не такие уж они были закадычные подруги, чтоб столь шумно радоваться встрече.