Смерть на перекрестке
Шрифт:
— Словами не выразить, — сказал он, — сколь великое уважение питаю я к вашей должности, господин судья. Кто, как не вы, делает все возможное и невозможное, дабы сохранить в наши нелегкие времена мир и покой в провинции? Если что-то из сказанного мной вы почли за обиду, — покорно прошу прощения. Слова мои есть не более чем отражение действий и речений, что я увидел и услышал здесь.
Судья растерянно заморгал. Кудряво изъяснился незнакомец. Поди пойми — то ль тебе изысканные извинения принесли, то ль снова нахамили. В итоге решил — да к чему внимание обращать?
— Ну да, ну да. Все понятно. Разумеется, я должен доложить о случившемся светлейшему князю провинции и узнать его высочайшее мнение. Усадьба князя, коли вам интересно, расположена в двух шагах от деревни Судзака. Необычная история. Очень необычная. Господин самурай, я вынужден просить вас задержаться в нашем селении, пока его светлейшество не решит, что предпринять в сложившихся обстоятельствах.
— Есть в деревне постоялый двор или чайный домик?
— Увы, нет. Однако не соблаговолите ли вы остановиться в доме угольщика?
Только этого и не хватало, с покорным ужасом подумал Дзиро. Господин судья этого ронина к нему в дом на постой определяет! Навязали на руки гостя — удавиться легче.
— Благородный господин судья, — залепетал он, — поверьте, домишко мой слишком убог, чтоб его осчастливил своим присутствием славный самурай…
— Чушь собачья! — отрезал судья. — Надо же в конце концов господину самураю где-то остановиться! У меня в доме — неловко. В усадьбе господина — просто немыслимо! А дом у тебя зажиточный, живешь — хлопот не знаешь.
— Да ведь благородный господин воин сам же первый за оскорбление почтет — в халупе у простолюдина остановиться!
— За благородного господина воина можно не беспокоиться, — неожиданно хмыкнул Кадзэ. — Позавчера господин воин сладко уснул прямо на дне лодки, в которой через реку переправлялся, а вчера столь же сладко спал в чистом поле. Уверен, — твой дом мне вполне подойдет.
— Но как же?..
Судья отмел жалкие протесты Дзиро небрежным взмахом руки. Сладко улыбнулся самураю:
— Отлично, просто чудесно! Вот все и утряслось. Господин самурай, прошу вас проследовать с нами в селение. Я немедленно отправлюсь доложить о случившемся господину, а вы, болваны, — это относилось уже к стражникам, — на глаза мне не смейте показываться, пока тело не похороните!
— Как — похороните?! — изумился самурай. — Господин судья, вы что же, не собираетесь даже доставить труп в деревню? Может, там его кто-нибудь опознает? Вам убитый, конечно, незнаком, но ведь это не значит, что его не знает никто из сельчан!
— Тащить тело в деревню? Вот бесплодные усилия. Нет, здесь мы привыкли попросту хоронить мертвых незнакомцев у дороги. И дешево, и приличия соблюдены. Да, уж так у нас повелось — соблюдать приличия, знаете ли…
Судья с достоинством направился в сторону Судзака.
Самурай, как ни странно, не торопился за ним последовать. Дзиро с Ичиро только в затылках заскребли — что теперь делать прикажете, то ли за господином судьей мчаться, то ли ждать, дабы господина воина в селение препроводить?
Самурай помолчал. Потом сказал тихонько, чуть слышно:
— Да что ж тут у вас за место такое? Давно ль здесь тела незнакомцев попадаются столь часто, что у вас уж в привычку вошло, где и как их хоронить?
Засунул катану за пояс, тщательно расположил ее так, чтоб удобнее было выхватить, и пошел по дороге в направлении деревни. Позади, непрестанно кланяясь, поспешал староста Ичиро.
Дзиро в голову пришло — любопытно, а дальше что будет? Посмотрел вверх, на отроги горные, потом вниз, на удаляющиеся прочь фигуры судьи, самурая и старосты… Решил: ладно, их догнать всегда успею! И принялся карабкаться вверх по холму, туда, где самурай недавно сидел.
Дотянувшись до ветки дерева, он снял деревяшку, которую строгал незнакомец. Обломок ветки длиной примерно с локоть, а толщиной — с ратовище копья. И вырезал из него самурай статуэтку Бодхисаттвы Каннон Милостивой. Закончить статуэтку он все ж таки не успел. Только голову выточил да плечи, а дальше — простая деревяшка. Но лицо статуэтки, прекрасное и нежное, поразило Дзиро до глубины души.
Вроде бы все — согласно древнему канону: полузакрытые веки, высокие скулы, нежные щеки и маленький женственный рот с изысканными полными губами. И выражение лица — в точности как предписано: терпеливое, застывшее в вечном ожидании, в бесконечной готовности явить свою доброту всякому, кто воззовет к ее пресветлому имени. Но образ Каннон дышал жизнью. Дзиро, с детства привычный к куда более грубым и условным изображениям богов, богинь и бодхисаттв, обитающих во Всевышних небесах, поразился — как рука человеческая могла претворить грубый кусок дерева в столь совершенное обличье Всемилосердной?
Он покрутил статуэтку в руках. Покосился — что там, вниз по склону? Ничего особенного. Просто двое стражников копают у дороги очередную неглубокую могилу. А вид сверху какой красивый открывается — умереть можно! Перекресток и все дороги, к нему ведущие, — ровно сцена в театре но, а кулисы ее — стволы и ветви древесные. Очень правильно самурай захожий статуэтку Каннон установил, — с этой ветки Милостивой будут видны и могила незнакомца убитого, и все живые, кто рискует странствовать ныне по смертельно опасным дорогам этих мест. Есть к кому жалость проявить! Подумал Дзиро так, да и поставил недоделанный образ Всемилосердной назад на ветку, точно туда, где воин ее оставил. Спрыгнул наземь. Трижды молитвенно хлопнул в ладоши и низко, в землю, поклонился Бодхисаттве, прося простереть руку и над его злосчастной судьбой.
Стражники, могилу копавшие, услышали — наверху кто-то в ладоши хлопает, ровно в храме. Посмотрели было наверх, но мало ль там чем Дзиро развлекается? Охота пришла за ним следить! Торопясь и оскальзываясь, угольщик припустил вниз — вслед за самураем, что так легко и изящно спускался по склону холма совсем недавно. Только и остановился, чтоб уголь рассыпавшийся собрать, назад в корзину ссыпать, а корзину снова на спину взвалить, а после рысцой побежал по дороге, что вела к деревне Судзака.