Смерть не выбирают (сборник)

Глазов Григорий Соломонович

– Не люблю я таких торопливых признаний.

– Я тоже. На этом и последующих допросах Скорик ни разу не касался гибели Кубраковой. Так, полувопросы, полубеседы, уточнения каких-то деталей, мелочей, общие слова, прямо тебе светские разговоры. Скорик расслаблял его, как бы успокаивал, иногда вставляя между словесами нужный вопросик. Как-то вдруг спросил: "Юрий Игнатьевич, а где вы были и что делали двадцатого августа? Скажем, в десять утра?" – и дату и месяц Скорик взял с потолка. Сейчас поймешь, почему. Лагойда сперва опешил, а потом у него искренне вырвалось: "Совершенно не помню! Это же было месяц назад! Где тут в нашей суете упомнить. Разрешите спросить: почему вас интересует именно этот день и час?" – Наши польские коллеги проверяют показания Бронича", – придумал Скорик. Дальше опять пошел малозначительный треп. А на последующем допросе, позавчера, продолжая ту

же трепотню, Скорик к концу, когда почувствовал, что Лагойда подустал, затеял вроде неожиданный разговор о гибели Кубраковой, мол, какие у вас с нею были отношения, показал очки Кубраковой и между делом сообщил: "Она ведь была сперва оглушена газом из баллончика "Метах". В общем приводил Лагойду в состояние боевой готовности, чтоб у того в каждой извилине появилась Кубракова, чтоб задницу ему бдительность сверлила. Когда Скорик почувствовал, что Лагойда уже в нужной кондиции, спросил: "Юрий Игнатьевич, а утром в среду 16-го июня, где вы были, что делали?" Назвал ему число, день и время убийства. На что расчет? Если наши предположения верны, то Лагойда должен был все время ожидать этот вопрос и, естественно, иметь заготовленный ответ. И он на ходу выпалил: "Сидел дома, зуб у меня разболелся, я даже на работу не пошел". – "Вы уверены, что это было именно в этот день?" – "Абсолютно". "Однако странная у вас память. То, что произошло месяц назад, двадцатого августа, вы запамятовали, а вот в какой день недели, какого числа утром у вас заболел зуб три месяца назад в июне, вы помните. С чего бы это?" – Тут я должен рассказать вам следующее, – закурив, Миня заходил по кабинету. Во время обыска у Лагойды среди всяких бумажек нашли страховой полис. Этот негодяй страховал свою машину. Взглянув на дату, словно уксусу глотнули: 16-е июня, т.е. среда, день убийства Кубраковой! Значит алиби?! И все же Скорик допросил страхового агента, такая бабуля-пенсионерка, подрабатывает. Она страхует его "Жигули" уже семь лет. В тот день, как и договорилась с Лагойдой, пришла к нему в четверть десятого утра. Звонит, значит, в дверь – никто не отзывается. Тут из другой квартиры на лестничной площадке выходит соседка, спрашивает: "Вы к кому?" – Та говорит: "К Юрию Игнатьевичу Лагойде, он ждет меня". – "Не ждет он, еще рано утром уехал". Вторично бабуля из госстраха в тот же день позвонила Лагойде около пяти вечера, он уже был дома, она пошла к нему, оформила полис. Чтоб закрепить это, Скорик допросил соседку. Та говорит: точно, было такое. А на вопрос, откуда у нее уверенность, что это было утром, ведь прошло три месяца, могла забыть, спутать время, сказала: "В начале десятого, когда я уже возвращалась из молочного магазина, женщина эта стояла под дверью и звонила. А занимать очередь за сметаной я ходила в шесть утра, видела, как Юрий Игнатьевич садился в свою машину, отъезжал. Я ему купила бутылку сметаны и молока. Он всегда просит накануне, когда нужно. А в четыре часа занесла ему, слышала, когда он вернулся." Скорик ему это выложил и тут же закончил допрос; пусть понервничает, пусть перед глазами у него попрыгают вопросительные знаки, пусть гадает: а что мы еще знаем? Лагойда на вопрос Скорика среагировал заготовленной ложью. С чего бы? – Миня остановился, загасил окурок и сам себе ответил: – Этого пока мы еще не знаем, но щелочка для интуитивных блужданий появилась. Люблю, когда ловятся на лжи в самом начале! Возможно, конечно, утренний поспешный отъезд Лагойды к нам не имеет никакого отношения… Черт его знает! Хоть бы Агрба привез из Богдановска что-нибудь. Уже неделю сидит там, роет. Не может быть, чтоб кто-нибудь, кроме Омеляна, не видел красные "Жигули", женщину в них и водителя в каскетке. Но на этот раз не Назаркевича.

– Достаточно водителя в каскетке и красных "Жигулей", даже без женщины, – сказал я.

– Тоже правильно, – согласился Щерба. – Если, конечно, в то утро он был там.

– Ты подскажи Скорику, мне неудобно: я почти убежден, что колпачок от газового баллончика Назаркевичу в машину подкинул кто-то свой, кто знал, что правая передняя дверца не запирается, замок сломался дней за десять до поездки Назаркевича в Богдановск. Человек, подбросивший колпачок, должен был также знать, где обычно Назаркевич держит машину. Таких два места: у дома и на стоянке возле института. Поговорите с Назаркевичем, выясните круг лиц, знавших о поломке замка. Их не может быть много, ну три-четыре человека.

– Захочет ли он разговаривать со Скориком?

– Ну, может, ты… "Пробу" нашли?

– Нет, в бегах он, где-то "партизанит". Дали во всесоюзный розыск… – Артем, – снова хитро сощурился Миня, – скажи честно, как ты нашел этого

Агеева?

– Да не искал я его! – соврал я и понял, что Миня не поверил.

– Ну Бог с тобой… Что дома? Внук большой уже?

– Шесть лет. Собираемся в конце недели в отпуск.

– Куда?

– В Евпаторию.

– Отдыхай, я уже свое отгулял, – он встал. – Старые мы уже, а?

– Что поделать…

Из Богдановска Джума вернулся ни с чем.

В субботу жена осталась с детьми, а он отправился на Центральный рынок. Он любил осенние базары, их толчею, шум, пестроту красок – горы овощей, фруктов, местных и привезенных из Молдавии и Кавказа. Джума закупал обычно на всю неделю, в будни времени нет выбраться отсюда. С двумя большими сумками он долго ходил в мясных рядах, торговался, как опытная хозяйка, помня наставления жены: "Ты торгуйся, цены-то – с ума сойти! Как жить дальше будем?!" Купив баранины и говядины, Джума ушел в свои любимые овощные ряды: баклажаны, укроп, петрушка, помидоры, тархун, кинза… Для него обеденный стол без этого – не стол… Некоторые продавцы с Кавказа, постоянно продававшие здесь в сезон, уже встречали Джуму, как своего покупателя, тем более знавшего толк в товаре, отпускали подешевле и провожали с пожеланиями мира его дому…

Купив все, что нужно, стоя с двумя тяжеленными сумками, Агрба еще раз обвел медленным взглядом ближние и дальние ряды с овощами частников, брезгливо посмотрел на морковь, огурцы и капусту в ларьках торговли и словно ощутил их гнилостный запах, шибанувший в нос, когда он ступил на территорию овощной базы в поисках алкаша Усова…

"Усов… Усов… – думал Джума, сидя в троллейбусе. – А что если…" Дома, поставив сумки на кухне, сказал жене:

– Разбери сама, Надя. Мне нужно по делу съездить в управление…

У себя в кабинете Джума порылся в сейфе, нашел несколько старых фотографий, пожалуй, не вспомнил бы, где и когда изъял их, вложил в конверт и сунул в карман. Затем позвонил Скорику домой. Трубку сняла Катя:

– Джума? Здравствуйте.

– Мне Виктора, пожалуйста.

– А он на работе, Джума…

– Спасибо. – Агрба тут же перезвонил Скорику в прокуратуру:

– Я к тебе сейчас подъеду. Ты долго там будешь?

– До обеда побуду, – сказал Скорик. – Что случилось?

– Ничего. Просто возникла одна мыслишка. Может и зряшная, но прокачать ее нужно… Приезжай.

– То, что Лагойда и "Проба" хорошо знакомы, нам уже ясно. Могли они встречаться в доме у "Пробы"? Вполне. Бутылочка, рюмочка, разговоры всякие под стопку. А разве разок-другой туда не мог заскочить Усов, по-соседски? У него нюх на дармовую выпивку, как у всех алкашей. Что-то он, наверное, мог и услышать, о чем калякают, захмелев, "Проба" и Лагойда, – Джума вопросительно посмотрел на Скорика.

– Что ж, надо попробовать, – сказал Скорик, выслушав Агрбу.

– Фотографии Лагойды, которые изъяли у него при обыске, у тебя?

– Конечно, в деле.

– Надо только подумать, кому заняться: тебе или мне. Он, конечно, настучал "Пробе" о моем визите на базу. Тот не дурак, вычислил, что я не из БХСС. Пожалуй, лучше тебе, Витя. Ты ему сперва запусти что-нибудь насчет хищений. Они ведь воруют на базах, кто больше, кто меньше. Глядишь, затоскует. И остальное, что нужно нам, покажется ему, как вздох облегчения.

– Пожалуй. Я ему сейчас выпишу повестку.

– Возьми фотографии для "кучи", – Джума достал из кармана конверт. Пиши повестку, я по дороге брошу в почтовый ящик. Завтра он и получит.

Повестку Усов получил не в воскресенье, а в понедельник утром: идя на работу, увидел какое-то письмо сквозь дырочки в своем почтовом ящике, удивился, поскольку ни с кем ни в какой переписке не состоял. Сперва этот вызов озадачил его, даже несколько взволновал: с базы в Клинцах они с напарником отломили шесть ящиков огурцов, скинули их, левые, знакомой лоточнице. Навар небольшой, но все же… Но он не думал, что она сгорела: прошло уже столько дней! Может, это насчет "Пробы"? Усов повеселел, на работу можно сегодня не идти, а сходить в пивной бар…

– Да вы садитесь, Владимир Александрович, – Скорик в упор разглядывал Усова, и когда тот, не выдержав взгляда, отвернул лицо и сел, Скорик сказал: – Мы проверяли ваш торг, сигналы поступили, – Скорик бил по невидимой цели, наперед предполагая, что она есть: он знал по опыту, что с баз воруют, тащат левый товар и реализуют в сговоре с торговлей. – Вы из каких районов возите овощи?

Усов почувствовал, как в животе что-то холодно шевельнулось, словно жабу проглотил, а шея горячо взмокла. "Все, где-то мы погорели! – тоскливо подумал он. – Но где?.." – И на вопрос Скорика перечислил районы области, из которых возили овощи…