Смерть online
Шрифт:
Грейс, ты мне веришь?.. Словно она обязана ему верить, потому что он ей первый поверил.
Вера – вещь драгоценная, хрупкая. Вот что на самом деле подарил ей Джексон. Джексон и Харлей, Энни и Родраннер, и Чарли, и даже Магоцци, который вообще не должен был ей верить, но верил…
– Ничего. Крестик. Видишь?
Диана быстро отступила на шаг, и Грейс впервые за долгие, как казалось, часы вдохнула полной грудью, на которую не давил пистолет.
Диана уставилась на крест, как загипнотизированная, глядя, как он раскачивается
– У меня такой был, – прошептала она, прикоснувшись к собственному горлу, видя перед собой призрак. – Мне дала его мать настоятельница, но… по-моему, я его выбросила.
Она погрузилась в воспоминания, о которых Грейс не позволила себе гадать, отвлекшись лишь на долю секунды на то, что проплывает перед ее отрешенным взглядом. В тот же миг мощный приток адреналина заставил подняться руку с пистолетом, увидеть медленно-медленно открывавшуюся дверь на лестницу, женщину в промокшей от крови коричневой форме, ползущую на животе с прыгавшим в обеих руках пистолетом, который потом дрогнул, со стуком упал на деревянный пол…
Глаза Дианы сразу вспыхнули, метнулись к лежавшей женщине. Грейс даже не успела заметить, как сорок пятый калибр нацелился, пока ее пистолет поднимался, и тут чердак взорвался оглушительной стрельбой.
Диана шарахнулась в сторону и мгновенно упала, стукнувшись головой с чудовищным звуком. Кругом кровь… Очень много крови выливается из бесчисленных ран в голове и на теле…
Грейс вообще ничего не понимала. В полном замешательстве опустила глаза на оружие в своей руке. Сколько раз выстрелила? Один? Два? Безусловно, не больше, времени не хватило бы. Вдобавок пистолет поднялся чуть выше уровня пола, следы от пуль видны в полированном дереве.
Он медленно поднялся с корточек из-за письменного стола Энни, чтобы не испугать ее, опустив пистолет, но не ослабляя хватки.
– Магоцци, – шепнула Грейс и опять повторила: – Магоцци…
Просто фамилия. Он всю жизнь ее слышит, но, слыша сейчас от Грейс Макбрайд, чувствует невыносимую боль в сердце.
– И Холлоран, – добавил Магоцци, глядя в сторону лестничной двери.
Проследив за его взглядом, Грейс увидела крупного мужчину в коричневой форме, склонившегося над истекавшей кровью женщиной, зажимая ладонью рану у нее на горле, рыдавшего, как ребенок.
Слышались крики на лестнице, у шахты лифта. Как будто тысячи голосов выкрикивали неразборчивые слова, и она сердцем выделила три, окликавшие ее по имени.
– Спасибо, спасибо, – бессознательно шептала Грейс, даже когда бросила пистолет и кинулась помогать раненой женщине, не обращая внимания на лившиеся по щекам слезы. Думала об Энни, и Харлее, и Родраннере – живых, слава богу, живых, – о Джексоне и Магоцци, о мужчине по фамилии Холлоран, о женщине, которой он затыкал рану, – обо всех, кто в конце концов ее спас.
Джино с Магоцци стояли на тротуаре у пакгауза, глядя вслед «скорой», которая набирала скорость, направляясь в сторону Центральной больницы округа
– Говорят, вид плоховатый, – вздохнул Джино.
– Слышал.
– Как по-твоему, многие копы вползли бы на ту лестницу с таким ранением?
– Хочется думать, почти все.
Джино покачал головой:
– Не знаю. Это действительно что-то.
Магоцци кивнул:
– Оба хороши. Холлоран влетел в дверь и расстрелял почти всю обойму, прежде чем я успел сделать второй выстрел.
– Пожалуй, – заключил Джино, – придется мне изменить отношение к висконсинским копам. А в чем все-таки дело с Макбрайд? Почему она так гналась за носилками?
Магоцци закрыл глаза, вспоминая, как Грейс бежала по гаражу за каталкой, сдергивая с шеи распятие, торопливо наматывая цепочку на запястье Шарон.
«Она католичка?» – спросил кто-то из санитаров.
«Не знаю. Только пусть это с нее не снимают».
– Она сделала, что смогла, Джино.
– Гм. – Джино оглянулся на Грейс, Харлея, Родраннера, Энни, сбившихся в кружок у дверей, напоминая контуженных снарядом жертв войны. – Интересно, будет ли еще чудить после этого.
Магоцци посмотрел на нее через плечо. Ее почти не было видно в объятиях друзей, но она почти сразу подняла на него глаза, словно он ее окликнул по имени.
– Не думаю, – сказал он.
48
Стоял жаркий день для конца октября – небо безоблачное, высокое, голубое до боли. Помпезность и обстоятельства, думал Холлоран, – вот что делает похороны полицейских такими чертовски печальными. Из Милуоки прислали волынщиков, и теперь волынки издают плач и вой вместо мужчин и женщин в форменных костюмах, которым не положено плакать.
Господи боже, их сотни. Множество фигур в коричневых и синих костюмах, сверкающих на солнце начищенной медью, усыпают пологие осенние склоны, где раскинулось кладбище.
В торжественной автомобильной процессии, растянувшейся на две мили от католической церкви Святого Луки до калуметского кладбища, номерные таблички десятка штатов, кроме самого Висконсина.
Холлоран разглядывал ближайших к могиле, видя своих людей в застывшей шеренге. Многие, не стыдясь, плачут. За них это волынки не сделают.
Глаза самого шерифа оставались сухими, словно в миннеаполисском пакгаузе он навсегда выплакал слезы.
Все почти уже кончено. Флаг свернут и передан, прогремел салют, вспугнув стаю черных дроздов с соседнего поля, теперь трубит горн, выпевая знакомую музыкальную фразу сигнала «гасить огни» в ужасающей тишине и покое прекрасного осеннего дня. Слышно, как стоявший позади Бонар тихо прокашливается.