Смерть по вызову
Шрифт:
– Ну, потерпи, – Аркадий Семенович искал слова утешения. – Потерпи, теперь дела на поправку пойдут. Вот весна пришла, – он показал пальцем в переплет окна, там, за стеклами, набегали друг на друга серые мглистые тучи, напоминавшие о скором снегопаде. – Хоть и погода так себе, – он повел носом, почуяв не сладостный аромат просыпающейся природы, а лишь запах нечистот. – Но воздух уже весенний. Весной мы себя чувствуем бодрее. Вот посмотришь, станет легче. Может, поговорить с врачом? Договориться с сиделкой, чтобы тебя помыла?
– Сволочи они, эти сиделки, потаскушки, им не до больных, –
Старик, продолжавший неподвижно сидеть на своей кровати, подтверждая услышанные слова, застенчиво улыбнулся.
– Видишь, ему нравится, – Николай Семенович вытер намокший нос кулаком. – Ему нравится, а я здесь просто подыхаю. Вон туда, в тот угол посмотри, – он понизил голос до шепота. – Туда положили доктора физико-математических наук профессора. Множество печатных трудов, книги, монографии издал, трактаты какие-то, вообщем, мировое светило. Но между нами: полный мудак. Ему тоже здесь нравится. А до профессора на той кровати бомж лежал, его выписали. Бомжу тоже здесь нравилось. А я, Аркаша, натурально загибаюсь. Мне кажется временами, что у меня гангрена. Посмотри мою ногу, пожалуйста. Старик её уже смотрел, но он ничего не смыслит. А врач молчит. Ты посмотри.
Аркадий Семенович привстал со стула, потянул за краешек простыню, покрывавшую сломанную ногу брата. Осмотрев пальцы, щиколотку, икроножную мышцу и бедро, он взмахнул простыней, сел на место.
– Вроде ничего. Цвет нормальный. Никаких темных пятен на коже нет. Не нагоняй на себя лишние страхи.
– Ты прав, – кивнул брат. – Нечего себя зря пугать. И все равно: мне здесь так плохо. Кажется, никогда не выйду из этой больницы, вперед ногами вынесут.
– Хватит, ну что ты хнычешь, как маленький, – Аркадий Семенович склонил голову набок. – Потерпи. Может, всего месяц тебе здесь лежать. Образуется на месте перелома этот самый, как там его, – хрящ. И тебя сразу выпишут. Ни дня лишнего не станут держать, потерпи.
Брат тяжело вздохнул, снова вытер мокрый нос и заерзал на кровати, почесывая таким странным способом спину.
– Я тут тебе гостинцы принес.
Аркадий Семенович нагнулся над раскрытым пакетом, выложил на крашенную тумбочку кулек с карамелью, полтора десятка мандаринов с зеленоватыми бочками, распахнув дверцу, сунул внутрь тумбочки сигареты.
– А, вот у меня ещё масло с собой, совсем забыл про масло, – он повертел в руках пачку импортного масла в блестящей бумажке, не зная, что с ней делать, положил рядом с мандаринами. – Сам когда-то лежал в больнице. И мне всегда не хватало животных жиров, масла то есть.
– А поесть ты ничего не принес? – спросил Николай Семенович, кося глазами в сторону тумбочки. – Ну, что-нибудь пожевать, существенное?
– Только это принес, – Аркадий Семенович пожал плечами. – Не знал, что в больнице так голодно.
– Давайте я масло в холодильник уберу, – подал голос старик со своей кровати. – Я тут в палате староста. Потому что ходячий. Помогаю кому чего, окна открываю проветривать помещение. Староста, одним словом.
– Не убирай масло, дядя Петя, – попросил Николай Семенович и облизнул губы языком в нездоровом белом налете. – Намажь мне кусок. И себе, если хочешь, тоже намажь, – здоровой рукой он взял с тумбочки и передал старику пачку масла.
– Сейчас, сейчас.
Дядя Петя заволновался, проворно поднялся на ноги. Он вытащил перочинный нож, действуя одной рукой, ловко раскрыл его, снял со своей тумбочки тарелку, положенную верх донышком. Взгляду открылись толсто нарезанные четыре куска белого хлеба.
– И сколько ты заплатил за эти мандарины? – снова покосился на тумбочку Николай Семенович.
Брат назвал сумму, уплаченную за мандарины.
– Небось, с рук брал? – брат криво усмехнулся. – Тебя обманули. У нас в магазине такие мандарины вдвое дешевле, – слово «такие» он выделил особо, произнеся его по складам.
– Прости, я не знал, – усмехнулся в ответ брат, он почувствовал себя задетым. – В следующий раз поеду на другой конец города, в твой магазин, чтобы купить фрукты подешевле. И принесу тебе.
– Я не хочу фрукты, – помотал головой Николай Семенович. – Твои мандарины вон старик съест. Я курить хочу. Очень хочу курить.
– Сейчас, – брат вынул из тумбочки спички, пачку сигарет, обвел вопросительным взглядом палату и громко спросил. – Разрешите, он покурит?
– Вообще-то у нас тут не курят, – отозвался с дальней угловой кровати гладко причесанный мужчина в очках. – У меня не только нога сломана. У меня бронхит, я кашляю. Здесь в палате все тяжелые больные.
– Я проветрю воздух, – отозвался дядя Петя, бросив разворачивать пачку масла. – Одну только он и покурит. А потом я воздух освежу.
– Ну, если только одну, – мужчина в очках отгородился раскрытой книгой.
Аркадий Семенович чиркнул спичкой, затянулся и сунул в рот брата прикуренную сигарету. Тот втянул в себя дым, задержал дыхание и, прежде чем выдохнуть, закрыл глаза.
– Хорошо, – он выпустил дым из груди и снова глубоко затянулся.
Свернув кулечек из обрывка газеты, Аркадий Семенович вытащил сигарету из губ брата, стряхнул пепел.
– Я сам, – сказал брат, взял сигарету здоровой рукой, поднес ко рту, затянулся. – Хорошо. Даже голова с непривычки кружится, – раскрыв глаза, он уставился в потолок и снова сбился на жалобный тон. – Они мне запрещают курить в палате. А в соседней палате, наоборот, все курят. Не повезло мне с соседями.
– Ничего, дома накуришься, – сказал Аркадий Семенович, наблюдая, как старик, разложив куски хлеба на тумбочке, одной рукой намазывает их маслом, причмокивает и чему-то улыбается.
Дососав сигарету почти до самого фильтра, брат протянул её Аркадию Семеновичу. Тот осторожно взял короткий окурок, опустил его в широкое горло стоящей под кроватью «утки».