Смерть под старой ивой
Шрифт:
– Точно. И Васька Курятников… антоновский участковый, то есть… тоже дурак. Получается – два дурака. Я – потому что вовремя не догадался у него спросить, а он – потому что не додумался мне рассказать. Вот и рассудите – разве не дураки?
– Да о чем речь-то? – с искренним интересом спросил Лев Иванович.
– Об убийстве, о чем же еще… А вернее, об убитом.
– Ну-ка, ну-ка…
– Да дело-то простое… Вот смотрите, что получается. Убитый – человек не местный. Так?
– Ну так, – согласился Гуров.
– А коль он не местный, то, значит, никакой
– Правильно, – снова согласился Лев Иванович, хотя пока и не понимал, к чему Лежаков ведет.
– А ночевать-то ему где-то надо или нет?
– Наверно, надо… – осторожно предположил Гуров.
– Вот! А где он, по-вашему, может переночевать в Антоновой Балке?
– Да где угодно… Например, в каком-нибудь сарайчике или, допустим, под той же ивой, где его и нашли убитым. На дворе-то – лето.
– Ну, это вряд ли, – не согласился Семен Лежаков. – На дворе-то, конечно, лето, но ведь роса. А от нее так вымокнешь и озябнешь, что – мама не горюй! Даром что июль. Вот я и подумал: а где же он ночевал, убитый-то? Конечно, могло статься, что и нигде. А как только он вошел в Антонову Балку, так сразу же его обухом по голове… Пришел, значит, к Вороновым, сцепился с ними, они его вышвырнули, накостыляли ему – и того… Но ведь так не может быть? А, Лев Иванович? Версия же просто невероятная! Тем более что убили его через сутки после конфликта. Ну так где-то эти сутки он обретался! Под чьей-то крышей. Не собака же он бездомная! Это собаке не нужна крыша, а человеку – требуется.
– Да, наверно, – согласился Гуров. – Ну, может, он попросился к кому-то на ночлег.
– Э нет! К кому-то – слово неправильное! Не к кому-то, а к одной конкретной особе! Об этом мне и сказал Васька Курятников… ну, участковый… когда я позвонил ему нынешней ночью. Меня осенило, я и позвонил. Антоновский народ простой и недоверчивый, сказал мне Васька, и абы кого на ночлег к себе не пустит. Тем более – по виду бродягу! И только одна особа во всей Антоновой Балке согласилась бы приютить кого угодно, хотя бы и этого бродягу! Только одна! Стало быть, если убитый и провел где-то ночь, то только у нее! А уж Васька Курятников эту особу знает как облупленную! – выпалил Семен Лежаков и перевел дух.
– Продолжай! – энергично взмахнул рукой Гуров. Кажется, он начинал понимать, к чему клонит молодой оперуполномоченный.
– Ну и вот… А коль он там ночевал, то, стало быть, с кем-то и о чем-то говорил. Общался, так сказать. Быть того не может, чтобы не общался… Например, с хозяйкой или еще с кем-то. Ну а коль общался, то мог что-то поведать и о себе. Кто он такой, для чего прибыл в Антонову Балку и так далее… Более того! Там-то он мог зацепить и своего убийцу. Знаете, как оно бывает? Слово за слово, ты – мне, я – тебе, и вот он уже и конфликт. А где конфликт, там и до убийства рукой подать. Особенно если по пьяному делу.
– А что, в том постоялом дворе и пьяное дело существует? – поинтересовался Гуров.
– То-то и оно! Та особа, о которой я веду речь, одинокая старуха. Со слов участкового, самогонщица. Ну и, кроме того, пускает к себе на ночлег за долю малую… Всяких пускает – и пришлых, если таковые случаются, и своих, антоновских. Никакой гостиницы в деревне, понятное дело, нет – вот она и есть гостиница. А к тому же самогон у нее. Все местные пьющие мужики у нее обретаются и даже, бывает, ночуют. Какой-никакой, а старушке приработок. А на самом-то деле настоящий притон – вот что я скажу! Обо всем этом мне и поведал сегодня ночью Васька Курятников. Что ж ты ничего не сказал мне раньше? – спрашиваю я. Ведь мы с тобой вчера целый день бороздили деревню вдоль и поперек в поисках свидетелей! А свидетели-то – вот они, рядом! Забыл, отвечает. Дурак, говорю я ему. Сам дурак, отвечает. Мог бы и спросить у меня насчет притона.
– Получается – целых два дурака! – весело рассмеялся Гуров.
– Вот я и говорю, – горестно подтвердил Семен. – Но ведь и это еще не все!
– Ну да? – не поверил Лев Иванович.
– Точно… Мне бы, по-хорошему, сегодня нагрянуть в этот деревенский притон и произвести там расследование по полной программе, а – не могу! Верней, конечно, могу, но толку от того не будет никакого!
– Это почему же? – поинтересовался Гуров.
– Да по простой причине. Потому что эта чертова старуха ничего мне не скажет. Умрет под пытками – а все равно не скажет!
– И в чем же причина? – поинтересовался Лев Иванович.
– В первую очередь – в участковом. Он, видите ли, пребывает с этой старухой в контрах по причине самогоноварения и содержания притона. И она на него за это в обиде. А значит, ничего ему не скажет – назло. Ну, и мне заодно не скажет, потому что вчера я целый день бродил по деревне чуть ли не в обнимку с участковым. Народ, конечно, нас видел, ну, и эта проклятая бабуля тоже, наверно, видела. А значит, и мне она ничего не скажет – тоже назло за то, что я якшался с Васькой Курятниковым.
– Ну а как зовут эту зловредную бабулю? – спросил он.
– Макаровной, – нехотя ответил Лежаков. – То есть полное ее имя – Елизавета Макаровна Евдокимова. Вредная старушка! Ехидная! И вот как мне быть – ума не приложу. По-хорошему, ее надо бы допросить с пристрастием, да ведь, говорю, ничегошеньки не скажет.
– Ну а я на что? – спросил Гуров. – Меня-то пока в присутствии участкового никто не замечал.
– А и то верно! – обрадовался Лежаков. – Вот, значит, вы к ней и ступайте. А я побуду в сторонке где-нибудь на околице. А уж потом встретимся и обсудим, что к чему.
– Задание понял! – отрапортовал Гуров. – А только как я ее найду, эту Макаровну?
– А очень просто, – сказал Семен и стал пояснять: – Пойдете вдоль по улице, и у первого встречного спросите – а где здесь живет Макаровна? Вам и покажут. А если спросят зачем, то скажите, что насчет самогону. Тогда у народа не останется никаких подозрений насчет вашей персоны. Потому что понятно: человек ищет, где бы ему опохмелиться. А где же еще, как не у Макаровны?
13